Тьма. Алексей Мавлютов
словно сделал величайшее открытие в истории человечества. – Да, пошла ты!..
– Конечно, я ухожу! – казалось, Вика готова ударить его, но все же не посмела. – Только запомни, Сереженька, что за все надо платить! И любой, кто встанет у меня на пути, будет своей кровушкой за это рассчитываться.
Она плюнула Сергею под ноги. Плюнула так, словно ставила клеймо и, резко развернувшись, побежала прочь.
В этих движениях было что-то мистическое. Она бежала длинными прыжками, словно волчица, преследующая добычу. Ее каштановые волосы рассыпались по плечам, взлетая при каждом шаге, подобно взмахам крыльев. А глаза, хоть Сергей и не мог этого видеть, горели холодным огнем, соперничая своим холодом в мертвенном лунном свете с далекими звездами. Звериная ярость исходила от нее ощутимыми волнами, и если бы кто-то увидел ее в этом стремительном беге, наверняка, свернул бы на другую улицу, от греха подальше. Одна лишь луна могла смотреть на нее с безнаказанной усмешкой.
Каблуки туфель у Вики сломались после первых же шагов, и она бездумно, почти не сбавляя темпа, сбросила туфли с ног, оставив их сверкать лакированными боками на асфальте, в свете луны и фонарей. Почти у своего дома Виктория с силой рванула за ворот платье, и она разорвалось с сухим треском, обнажив левую грудь. Вот так – босой, в разорванном платье, простоволосой – она с сильным рывком распахнула тяжелую дверь небольшого зеленого домика, стоявшего у самого края городка. Дальше него были лишь сады. За садами – лес, в котором, словно волчьи ямы, зияли обвалившиеся склепы староверцев.
Баба Анна, вытаращив от удивления глаза, уставилась на внучку, в столь непотребном виде явившуюся с вечеринки, которую девушка считала для себя очень важной. Старуха сидела на кухне, бывшей одновременно и прихожей в ее маленьком домике, когда Вика ввалилась в дверь. Все вокруг было опрятно и чисто. Даже, пожалуй. Слишком чисто, словно человек. Живший здесь, боялся оставить после себя хоть какие-то следы своего бренного пребывания на земле. Несмотря на майское тепло, на кухне топилась печь, но и ее огонь не мог изгнать из дома необъяснимого для поздней весны холода.
Дом был выстужен, как в январский мороз…
Именно теперь с Викой произошла разительная перемена, словно ее истерика, поплутав по лабиринтам души, нашла себе новый, пусть и банальный, выход. Девушка разревелась. Разревелась так, как плачут маленькие, невинные девочки, получившие неожиданный, незаслуженный, а от того в разы более обидный удар по лицу.
Баба Анна, с неожиданным для своей дородности проворством, сорвалась с деревянного стула, на котором мгновение назад сидела, и заключила внучку в свои объятия. Ее седые волосы, стянутые на затылке в доисторическую «кулю», во время неожиданного броска старухи даже не шелохнулись, не выпустив из прически ни единого волоска.
– Ох, принцесса, что с тобой случилось?! – голос бабы Анны был мягок, словно тополиный пух, задевший щеку. От этого голоса Виктория зарыдала еще сильнее. – Чу-чу, золотце мое! Идем-ка,