Возможности любовного романа. Ян Немец
социологии второй половины XX века и, в отличие от прочих протестных движений, занимается не только практическими, но и теоретическими вопросами.
Интерес к цифровым технологиям в случае CAE базируется не столько на технократическом подходе, сколько на убежденности, что подобные технологии меняют как устройство властных структур и характер коммуникации внутри них, так и сами структуры в целом. Более того, CAE предполагает, что перераспределение власти, которая утрачивает свою функцию в киберпространстве, чтобы, подобно подземному ключу, забить в новом месте, принципиально влияет на характер стратегий протеста…
И так далее.
Я заблокировал экран компьютера и вышел прогуляться по галерее, опоясывающей атриум. Внизу как раз проходило какое-то мероприятие и стоял гул, как в улье. Собственно все это здание было истинным домом трудолюбия. Каждый спешил куда-то по своим делам, люди в коридорах вежливо здоровались друг с другом, иногда даже обращаясь по имени, но почти не останавливались. Все встречи здесь назначались заранее, будь то заседание кафедры или собрание студенческих проектных групп, которые рассаживались за круглыми столиками в атриуме.
В этих проектных группах неизменно встречались одни и те же типажи. Студентка психологии анорексичного вида с рюкзаком, усыпанным значками, сохранившимися еще со средних классов школы и позволяющими восстановить короткий путь интеллектуального развития их владелицы. Солидно одетый студент международных отношений с портфелем, повесивший свой пиджак на спинку стула, – студент, который раньше остальных понял, что мир в итоге принадлежит тем, кто позабыл чувство неловкости. Социологи, явно знакомые с классическим трудом Георга Зиммеля “Философия моды” и намеренно одевавшиеся так, чтобы ничего о себе не сообщать; хотя, возможно, они выбирали себе безликую одежду неосознанно, от стыда перед четырнадцатилетними рабочими бангладешских текстильных фабрик. Студенты гуманитарной энвироники с деревянными браслетами на запястьях, в толстых свитерах, связанных какой-нибудь старушкой, живущей на границе Моравии и Словакии, с ноутбуками, облепленными логотипами “Гринписа” и “Эмнести интернешнл”. И наконец, шумные журналисты, у которых даже футболки – и те с надписями, потому что там, где не выражено какое-то мнение или позиция, место пропадает зря.
Это все, конечно, стереотипы, но нужно же было на что-то опираться. Впрочем, даже вооружившись стереотипами, я не очень понимал, кто такие эти двадцатилетние. У них не было никакого общего опыта, который бы их объединял и определял. Естественно, они пользовались одними и теми же гаджетами, имели аккаунты в соцсетях, вели более или менее одинаковый образ жизни, но все это скорее формировало их внешнее сходство и заражало нарциссизмом малых различий, как выразился где-то Фрейд.
Я был старше их лет на восемь – вполне достаточно для того, чтобы чувствовать себя представителем другого поколения, хотя между ними и мной не было принципиальной