Режиссёр. Камилла Хаген
жить не представляется возможным. Во всяком случае, как прежде. Мара даже захотела смерти, потому что не представляла себе, в каком состоянии будет после случившегося. Ясное дело, рассказать она ни одной живой душе не сможет, отомстить тоже. Как создавать видимость жизни, скрывая внутри себя раздирающую грудную клетку боль, скорбь, крик души и обиду? Как можно кому-то доверять после этого? Мара не знала, как ответить на эти вопросы, и на всякий случай мысленно себя похоронила. Лучше умереть, решила она, чем делать вид, что жизнь продолжается. Ни черта она не продолжается. Она оборвалась в тот самый момент, когда Мара поняла, что совершенно над ней не властна, и что она не в её руках, а в мерзких загребущих лапищах этого урода, больного ублюдка, не один год следившего за ней, разрабатывавшего план её похищения и изнасилования! Она отдавала себе отчёт в том, что это ещё не всё. У него явно имелись большие планы на Мару. Неизвестно, сколько он собирался держать её здесь, взаперти, отрезанной от внешнего мира, и играться, как ему заблагорассудится. Чего он добивался? Выкупа за неё? Денег? Дома? Машины? Нет, такие люди, как этот маньяк, явно не гонятся за материальными благами. Они всегда преследуют свои извращённые цели, ставя во главу угла удовольствие и насилие. Но почему она, чёрт возьми? Почему именно она? Несмотря на миловидное лицо и бегущую впереди неё славу, Мара всё-таки была обыкновенной девушкой. Всего лишь девушкой, маленькой и худенькой, вызывающей скорее умиление или жалость, чем возбуждение. Впрочем, у всех свои странности.
Близилась кульминация. Мара слышала глухое медленное сердцебиение своего насильника, болезненно пульсирующее сквозь слой одежды – его одежды. То и дело он обдавал её своим жарким несвежим дыханием, чем заставлял её брезгливо морщиться.
Наконец толчки и постельная качка прекратились. Незнакомец издал последний – самый громкий – стон, закатил глаза и прижался к фигуре Мары максимально плотно. Экстаз достиг такого предела, что он вцепился пальцами в шёлковые простыни. Мара с ужасом осознала, что он кончил в неё.
Пока он тяжело дышал и медленно поднимался, она горько и тихо плакала – от обиды, боли и унижения. Ей нестерпимо захотелось, чтобы земля разверзлась у неё под ногами и она провалилась сквозь неё, а этот придурок полетел прямиком в чистилище.
– Это было хорошо, Марочка, – севшим голосом прошептал мужчина, продолжая насиловать Мару каждым своим словом, – Мне было очень хорошо, а тебе?
Мара не выдержала и начала громко всхлипывать. Истерика судорожно рвалась из неё наружу, а дышать по-прежнему было тяжело.
– Что такое, милая? – теперь в интонации сквозила забота, правда, деланная и насквозь фальшивая, – Слишком глубоко? М-да, пожалуй, ты права – я перестарался. Надо перезаписать…
Рот Мары издал изумлённо-испуганный визг, насколько это позволял плотный слой чёрной ткани.
– Ах да, всё время забываю тебе сказать! – незнакомец схватился за кепку и медленно, тяжело, со вздохами и стонами