Леди из Фроингема. Шарлотта Брандиш
«Розе и короне» в этот час было так многолюдно, что даже в гостиной не было свободных мест, и спутницам Седрика, хоть это и было нарушением негласных правил, свято чтимых в деревенских питейных заведениях, пришлось спуститься вслед за ним в общий зал.
Здесь, внизу, ровный гул голосов нарушали только отдельные выкрики местных завсегдатаев и последующий за ними дружный смех. Айви с застывшим на лице смирением, мало чем отличавшимся от недовольства, раздавала с широкого подноса кружки с рыжеватым пивом. Одну из них, в полпинты, она поставила перед Оливией и уже было хотела выставить ещё по одной, для супругов Понглтон, но Присцилла строго отказалась и попросила для всех чайник чаю.
С досадливым вздохом Айви вернула кружку на поднос и понесла его дальше, а Оливия уловила устремлённый на неё жадный взгляд Седрика Понглтона. Тот быстро отвёл глаза и преувеличенно громким голосом принялся рассуждать о забастовке в шахтёрском городке на юге Англии, во время которой пострадали несколько человек. Вид его напомнил Оливии мистера Блейни, постояльца пансиона в Плимуте, где они с братом как-то провели долгую скучную зиму. Неизменно несчастное выражение лица, сырой, какой-то аптечный запах, который шёл от его одежды, влажные ладони и дрожь, мелкой рябью пробегавшая по телу – близнецы долгое время подозревали, что мистер Блейни страдает от тяжёлой болезни, пока хозяйка пансиона не поведала им неприглядную истину.
Помня советы и наставления леди Элспет, Оливия во время ланча старалась помалкивать, чтобы не дать Седрику возможность начать политические дебаты. Однако в собеседниках он и не нуждался. Торопливо и не слишком аккуратно поглощая хлеб с паштетом, роняя крошки на грудь и не замечая, что они сыплются в его чашку с чаем, Седрик, размахивая то ножом, то ложкой, обличал несправедливость и клеймил власть имущих. Заметив, что его речи привлекли внимание сидящих за соседним столиком подёнщиков с ферм, он бросил еду и стал говорить ещё громче, похожий в этом состоянии на ребёнка, который жаждет внимания взрослых.
Оливии ничего не оставалось, как брать пример с Присциллы, которая внешне казалась безучастной и никак не проявляла своего отношения к выходкам мужа. Она мелкими глоточками отпивала чай и, казалось, привычно ждала дальнейшего развития событий. Меж тем атмосфера в трактире начала накаляться. Голоса становились все громче, Седрик, не сказав своим спутницам ни слова (вряд ли он вообще помнил теперь об их присутствии) бесцеремонно пересел за большой стол, где отдыхали фермеры, и, называя всех и каждого «товарищ», завёл с ними оживлённую беседу. К столу начали подтягиваться остальные: кто из любопытства, а кто с искренним интересом (в последние дни газеты левого толка пестрели новостями о забастовках и падении цен на шерсть и молоко, и местные фермеры были взвинчены и напуганы этим).
Из-за поднявшейся суеты и думать было нечего о том, чтобы позвонить Филиппу и спокойно рассказать ему о событиях последних дней, и Оливия с досадой откинулась на стуле, дожидаясь, пока