Штрихи к портрету бытия. Лейла Берс
меж утёсов и скал,
Затянувшийся век свой Хизи́р доживал.
Жизнь он трудно прожил и на старости лет
Много хворей обрёл да к тому же ослеп.
По обычаю прошлых, ушедших веков,
Тех, обузой кто стал для родных очагов,
Помещали в корзину и вплавь по реке
Отпускали на милость жестокой судьбе.
Знал старик то, что время его подойдёт,
Слышал-сын под навесом корзину плетёт,
И смирился: "На всё воля высших Небес;
Чем я лучше других, кто в пучине исчез?"
И когда он услышал от сына: "Пора",-
Твёрдо ручки корзины держала рука.
Попрощавшись с отцом, сын вернулся домой.
Смотрит-мальчик его под навесом лозой
Заплетает кольцо: "Что ты делаешь, сын?" –
Удивлённый отец, усмехнувшись, спросил.
– Начинаю корзину плести, чтоб тебе
В ней сподручнее было уплыть по реке.
Мститель
Уже подряд который раз
Аю́па огорчал рассказ
О том, что с перепоя сын
Дебош в мечети учинил.
В рассказе кто на что горазд,
– Стекло разбил,-одни твердят.
Другие, в роли очевидцев,
Что всех лупил он наугад.
– Но что же ты молчишь, Аюп?
Как получилося, что вдруг
Твой сын пропойцей горьким стал
И честь и совесть потерял?
Как до предела докатился?
Старик сказал, потупив взор,
– Не стану отрицать позор.
Раз он в моём дворе случился,
Моя вина лежит на том.
Я вырос среди вас и жил,
Аллаху правдою служил,
И никого за это время
Я не задел, не оскорбил.
Теперь я стар и потому
Спросить я с сына не могу.
Когда пройдут мои лета,
Вы эти вспомните слова,
Тогда мой внук предъявит сыну
Все по долгам его счета́.
Жизнь небесами соткана́,
За всё получит он сполна,
За каждую мою слезинку
Он будет плакать в три ручья.
Я лишь одно хотел просить:
За сына грех-меня простить,
И его тяжкие деянья
На суд небесный отпустить.
Лягушка и скорпион
На берегу ручья лягушка, отдыхая,
Услышала невнятный шорох. Замирая
Душой и телом, прямо пред собой
Увидела она вдруг скорпиона. Сам не свой,
С обмякшим телом и понурой головой
Что–то ждал он, трепеща душой.
– Тебе, я вижу, нелегко, с тобою что случилось? -
Участливо она осведомилась.
– Голубушка-лягушка, помоги,
Мне вброд ручей, увы, не перейти,
Ты предрассудки лишние отринув,
На берег тот меня перевези.
– Ах, что ты… что ты… Всем твой нрав известен,
Ужалишь ты, как будешь в нужном месте,
Мне ещё в детстве мама говорила,
Таких, как ты, исправит лишь могила.
– Не бойся, милая, не ангел-признаюсь,
Но за добро-добром я расплачусь,
И если вдруг