Поэтология. Сказка о деве Люцине, царице в этом мире. Иван Плахов
м как врожденная способность человека к «магическому мышлению», под каковым автором, вслед за Леви-Строссом, подразумевает способность человека к осмысленной речи, т.к. «язык есть человеческий разум, имеющий свои основания, которых человек не знает» (Леви-Стросс). Так как и мифология, и поэзия, и философия работают со словом, то автор попытался проанализировать их сходства и различия между собой, а так же показать, в чем же собственно заключена сущность мифологии – в желании человека «ввести в мир начало порядка», т.к. «магическое мышление – это гигантская вариация на тему принципа причинности». Если в данной книге читатель найдет слишком большое число нескладных стихов, то пусть вспомнит изречение Хризиппа, который считал, что нескладные стихи в комедиях не имеют цены сами по себе, но они, однако, содействуют общему впечатлению, производимому пьесой. Мифологическая, сюжетная составляющая данной работы – всего лишь подложка, черновик для будущей картины, автором которой будет уже кто-то другой, более способный к данному делу, нежели автор данной книги. Автор дарит сюжетную линию книги любому, кто этим заинтересуется.
Предисловие предисловия
Где-то там далеко,
где приходит забвенье,
За изгибом реки,
где вода – будто зелье хмельного настоя из снов,
Меж пологих холмов
вновь я встречу того,
Кто подарит
свое мне прощенье
И укутает саваном
слов в погребальный покров.
Забытье принесет мне
желанную легкость и радость,
Отрекусь от всего,
что так тянет меня к бытию,
Обрету вновь покой
и забвеньем упьюсь себе в сладость
Чтоб забыть навсегда
те места, из которых сюда возвращусь.
Побреду по следам
утекающих вод до слиянья
Четырех вечно тихих
и вечно влекущих стихий,
Там, у озера, встречу источник,
водой ключевой смою с тела усталость,
Облачуся в покровы из кожи
и вновь в переменчивый мир удалюсь.
Где-то там, далеко,
где приходит забвенье,
Где вода – будто белый,
хмельной, ароматный настой,
Будет ждать меня тот,
у кого попрошу я прощенье,
Тот, кто дарит пришедшей душе
так желаемый ею покой.
Поэтология I или о поэзии, как предмете мифа
«– Извольте, вы можете назвать это бессмыслицей,
но уж если говорить о бессмыслицах,
слыхала я такие,
по сравнению с которыми
в этой не один смысл,
а множество, как у слов в словаре».
Льюис Кэрролл,
«Зазеркалье (про то, что увидела там Алиса)»
***
Со стороны автора было бы непростительной глупостью заявить, что предметом данного изложения будет поэзия, т.к. о данном вопросе написано больше, чем о чем-либо еще в истории человеческой мысли, – если, конечно, не считать вопроса о Боге и о природе видимого бытия. Но ведь поэзия и начинается с глупости, с отказа от житейского, привычного опыта бытия и приведения себя в состояние юродства, некоторого преизобильного духовного жития. При этом необходимо заранее оговориться, что данное поэтическое духовное житие – это не снискание или, иначе говоря, стяжание св. Духа монахов и отшельников, а именно отдельное, ипостастное, сущностное бытие человеческого сознания. Это в некотором роде пребывание в собственном доме из слез и слов, в котором видимая жизнь трансформируется в образы инобытия, доступные нам как предчувствие, пред-верие иного мира, не доступного, но страстно желаемого. И главным поэтическим органом в человеке, безусловно, является его душа, но не разумная ее часть, а именно страстная. Ведь поэзия – это некий вид безумия, поглощающий разумную часть человеческого существа внутренними страстями и красотою слов, вакханалия чувств. Но ведь всякая «вакханалия есть счастье, ставшее нормой». Человек как бы лишается способности сопротивляться тому, что в него привходит извне в виде образов и звучаний, поглощая порою все существо поэта и буквально делая его рабом инобытия. Но не будем смешивать эти две вещи в человеке. Попросту говоря, «поэт начинается там, где кончается человек. Судьба одного – идти своим „человеческим“ путем; миссия другого – создавать несуществующее. Этим оправдывается ремесло поэта. Поэт умножает, расширяет мир, прибавляя к тому реальному, что уже существует само по себе, новый, ирреальный материк. Само слово „автор“ происходит от „auctor“ – тот, кто расширяет» (Ортега-и-Гассет). При этом то, что привходит в поэта, есть иное по отношению к обыденному, природному существованию его как человека, каковой, безусловно,