Небо на ниточке. Роман-дневник. Вета Ножкина
мне их прямо в палате засаливает – и такой запах стоит, м-м-м… А воздух – это небо… Получается, ты держишь небо за верёвочку. Я тоже попробую».
Ощущение другого измерения… да, оно было постоянно.
В жизни «до» я была похожа на ткань с рисунком. Рисунок этот формировался много лет: там штрих, сям, там цветочек, там веточка, там петелька, там цвет яркий, где-то темнее, где-то светлее. А потом в одно мгновение кто-то встряхнул эту ткань, и все рисунки с неё осыпались. Теперь эта ткань стала бесцветной, и даже местами можно было рассмотреть её потертость с тонкими нитками.
Но когда я сейчас для самой себя проговаривала фразу «в жизни «до» – запнулась. А «после» называется ли это жизнью? Хотя, как выясняется, и так живут, ко всему человек приспосабливается.
Перед первой химией, зайдя в палату, там за дверью осталось моё прошлое. Всё моё прошлое.
В палате две койки. Одна заправлена и немного смята, на тумбочке маленькая иконка Божьей матери, салфетки, чистый стакан. По оставленным вещам моей будущей соседки трудно определить её интересы, возраст. Следом зашла кастелянша, занесла матрац и постельный комплект.
– Ой, а кровать-то они тебе не заменили, а там глянь-ка дыры какие, – добродушно возмутилась кастелянша.
Только в этот момент я заметила доски и картонки, уложенные вместо сетки кровати.
– Как же спать-то… – не унималась сердобольная.
Дверь открылась и вошла сияющая маленькая женщина почтенного возраста:
– А вот и ко мне соседку привели! – она прошла к полотенцу, и, вытирая руки, поглядывая на действия кастелянши, сердито сказала, – Спать-то на такой кровати невозможно, а химию сделают – и ни уюта, ни терпежу, не перевернуться даже…
Кастелянша попередвигала в разные положения доски и картонки вдоль и поперёк кровати, повздыхала и вышла из палаты.
– Я на этой кровати ночь переночевала, так думала, она никогда не кончится, – будто извинялась соседка, – А сегодня выписали Наталью, я на её кровать перебралась… Меня Раиса Алексеевна зовут…
– Меня – Аня, – поперхнувшись от неожиданного поворота разговора, выдавила из себя я.
– Максимова! – в приоткрытую дверь просунулась голова медсестры, – А где у вас анализ коагулограммы?
Это я – Максимова. Пожав плечами на непонятное слово, я уставилась на медсестру, пытаясь догадаться, что это за анализ, ведь за прошедший месяц мне пришлось их сдавать столько, что в голове всё удержать составляло труда.
– Аичка, – воспользовалась паузой Раиса Алексеевна, обращаясь к медсестре, – Ты посмотри на какой кровати спать-то ей…
Голова медсестры выросла в фигуру, открывшую полностью дверь и прошедшую к кровати:
– Мда… А кастелянше сказали?
– Да она только что здесь была.
В этот момент дверь распахнулась и вначале появилась большая доска – с виду от двери шкафа, за которой