Драмы. Гуго фон Гофмансталь
я ничего не испытал!
Ты думаешь, что я узнал любовь
И ненависть? Знакома только мне
Игра обманных слов, притворных чувств!
Смотри, я покажу. Вот письма, вот…
Торопливо выдвигает ящик и вынимает связки старых, тщательно сложенных писем.
Слова любви здесь, жалобы и клятвы,
Ты думаешь, я чувствовал, как эти,
На их любовь любовью отвечал?
Бросает связки писем к ногам Смерти, так что отдельные листки разлетаются.
Бери! Играя чувствами своими,
Я думал о себе, я презирал
Священную поддержку этой жизни,
Чужим я заражался настроеньем!
И все прошло без смысла, без страданья,
Без счастья, без злобы, без любви!
Смерть. Безумец! Научись же пред концом
Ценить богатство жизни! Встань сюда
И молча слушай, как любовь земная
Других детей земли переполняла,
А ты один остался нем и пуст.
Смерть несколько раз проводит смычком по струнам скрипки, как бы призывая кого-то. Они стоят у дверей спальни на авансцене справа. Клавдио стоит в полутьме налево у стены. Из дверей справа выходит Мать. Она не очень стара. На ней длинное черное бархатное платье, черный бархатный головной убор с каймою из белых кружевных оборок, обрамляющих лицо. В тонких бледных пальцах она держит белый кружевной платочек. Она тихонько выступает из дверей и беззвучно ходит по комнате.
Мать>. Как много сладких мук вдыхаю я!
Как аромат лаванды, здесь остались
Следы существованья моего.
Жизнь матери – мученье и заботы,
И скорби без числа – вот наша доля!
Мужчины разве знают нашу жизнь?
У сундука.
Вот острый край, где он тогда разбил
Себе висок до крови. Был он мал
И резв и дик, и удержать его
Я не могла. А вот окно. Здесь часто
Стояла я в тревоге по ночам,
К его шагам прислушивалась жадно.
С постели гнал меня невольный страх.
И било два часа, и три… и он
Не возвращался на рассвете бледном…
Я – чаще все одна… Займешься делом:
Польешь цветы, подушку выбьешь, ручки
Дверей потрешь, чтоб медь блестела ярко —
И день прошел… А в праздной голове
Круговорот предчувствий, темных снов,
Томит тревога, связанная тесно
С святыней материнства, – да, она
Сродни, должно быть, сокровенной силе,
Которою живет весь мир кругом.
Но не дано мне более дышать
Здесь этим сладким воздухом былого,
Волнующим так скорбно и так нежно:
Ведь я должна уйти отсюда…
Уходит в среднюю дверь.
Клавдио. Мать!
Смерть. Молчи. Ее ты к жизни не вернешь.
Клавдио. О, мать моя!
Приди: позволь мне только
Дрожащими губами – да, они
Всегда молчали гордо – на коленях, —
Верни ее! Уйти ей не хотелось,
Ты видела, жестокая!