Драмы. Гуго фон Гофмансталь
дворянин.
Его камердинер.
МатьКлавдио
Любовница его мертвые.
Друг юности
В доме Клавдио. Костюмы двадцатых годов.
Кабинет Клавдио в стиле empire. В глубине сцены справа и слева большие окна, посредине – стеклянная дверь, ведущая на балкон, откуда спускаются в сад деревянные ступени. Слева белая дверь, справа такая же белая дверь, ведущая в спальню, завешенная зеленым бархатным занавесом. У левого окна письменный стол и кресло пред ним. У колонн стеклянные шкафы с древностями. У стены справа темный резной сундук в готическом стиле, над ним висят старинные музыкальные инструменты. Картина итальянского художника, почти совсем почерневшая от времени, основной тон обоев – светлый, почти белый, украшения белые лепные и золотые.
Клавдио (один, он сидиту окна. Вечернее солнце).
Еще сияет цепь далеких гор
В горячем блеске влажности воздушной.
Плывет венец из белоснежных туч
На высоте с каймою золотою
И с серыми тенями. Так писали
Старинные художники Мадонну —
Гряду ее несущих облаков.
Их теней синева лежит на склонах,
А тени гор наполнили долину,
Смягчая блеск зеленого простора,
Вершина рдеет в яркости заката.
Моей тоске так близки стали те,
Которые живут уединенно
Там, далеко внизу, среди полей!
Богатства их, добытые руками,
Вознаграждают за усталость тела.
Их будит утра чудный, резвый ветер,
Бегущий босиком по тихой степи,
Вокруг летают пчелы, в вышине
Струится жаркий, светлый Божий воздух.
Природа отдалась им на служенье,
Во всех желаньях их течет природа,
Они вкушают счастье в переменной
Игре усталости и свежих сил.
Уж потонуло солнце золотое
В зеленом дальнем зеркале морей,
Последний свет блистает сквозь деревья,
Теперь клубится красный дым, прибрежье
Пылает заревом, там – города,
Из волн они выходят, как наяды,
Качают на высоких кораблях,
Как на руках, детей своих любимых —
Отважных, благородных и лукавых.
Они скользят над дальними морями,
Где никогда корма не прорезала
Волну, где реет таинство чудес, —
И душу будит дикий гнев морей,
Ее врачует он от грез и боли…
Благословенно все и полно смысла,
И жадно я смотрю на дальний мир.
Когда же взор скользит над тем, что ближе,
Все кажется пустынным и печальным,
И оскорбительным, и будто здесь,
Над улицей и домом этим, вьется
Вся жизнь моя, упущенная мной,
Все радости утраченные, слезы,
Пролитые в тиши моей душой,
Бесцельность всех исканий и надежд.
Стоя у окна.
Они теперь зажгли огни, весь мир
В домах их тесных заключен для них,
Со всем богатством скорби и восторгов,
Со всем, что держит душу в заключенье.
Они сердечно близки меж