Кто-то торопится умереть. Григорий Лерин
вытерла губы салфеткой для рук, сэр.
Барон неодобрительно кашлянул и раздраженно заерзал в кресле.
– Салфетки легко перепутать, Мартин! Наверное, ты положил салфетку не на место!
– Я положил салфетку туда, куда кладу ее уже тридцать пять лет, сэр. Просто я забыл написать на ней фломастером: «салфетка для рук». Простите, это мое большое упущение, сэр.
– Тебе не удастся разозлить меня, Мартин! Мелкие недостатки нашей юной гостьи, которые ты пытаешься раздуть, очень легко исправить. Под твоим чутким руководством на это ушло бы не больше недели.
Удовлетворение, на мгновение промелькнувшее на лице слуги, сменилось обычной безразлично-вежливой маской.
– Мы никогда еще никого не приглашали на субботний завтрак вторично, сэр.
– В пышном букете моих болезней нет амнезии, Мартин! Я прекрасно помню, что мы никого не приглашаем вторично!… Ну вот, ты все-таки заставил меня повысить голос. Если к обеду у меня поднимется давление и разболится голова – это будет только твоя вина, Мартин!
– Простите, сэр, но вы не дали мне закончить. Нет правил без исключений и нарушений. Сегодня вы уже допустили одно нарушение, пригласив мадемуазель Анастасию на завтрак…
– Это нечестно, Мартин! Из-за тебя мы проглядели первого посетителя магазинчика Бирмана, и, чтобы сгладить свою непростительную оплошность, ты сам предложил считать этим первым посетителем мадемуазель Анастасию! – Барон поднял голову и внимательно посмотрел в безразличное лицо слуги. – Старый, хитрый лис! Кого ты пытаешься обмануть? Ты еще что-то узнал о ней, когда провожал до такси? Не отпирайся! Ты сам нарушил главное правило субботних завтраков: не узнавать о госте больше того, что он сам нам расскажет! И еще осмеливаешься в чем-то обвинять меня!
– Мне нет прощения, но вы, как всегда, правы, сэр. Я поподробнее расспросил юную леди насчет ее работы.
– Не изворачивайся, Мартин! Во время завтрака наша гостья уже рассказывала о своей работе у каких-то Рамсенгуков. Она убирает дом и водит детей на прогулки. Что может быть подробнее?
– По вечерам она поет им русские народные песни, сэр.
– Ах, какая прелесть!
– Сомневаюсь, сэр. Сомневаюсь и осмелюсь предположить, сэр, что эти Рамсенгуки – мазохисты, а их дети – параноики. От русских песен, даже не понимая слов, хочется плакать дни и ночи напролет.
– Ерунда, Мартин! Несомненно, у русских есть и веселые песни.
– В молодости я кое-что читал о России, сэр. Там не было повода веселиться. У меня создалось впечатление, что чума середины пятнадцатого века – самое светлое пятно в российской истории, сэр. Во время чумы они недолго мучились… да, еще я узнал, что мадемуазель получает всего сто восемьдесят евро в неделю, сэр.
– тысячу франков?! В неделю?! Какой ужас! Бедное дитя! Мадемуазель вынуждена работать в чужой стране, чтобы обеспечить образование своей младшей сестре! Как это трогательно, Мартин! И как несправедливо, что эти Рамсенгуки, эти пошлые буржуа, эти мазохисты и параноики платят ей всего тысячу франков в