Особые отношения. Дуглас Кеннеди
поднялся на два этажа. Выехав из него, мы оказались прямо перед широкими створками двери с надписью «Педиатрическое отделение интенсивной терапии». Один из санитаров, более общительный, шепнул мне в ухо: «Советую, лапуля, закрой глаза и не открывай, пока не доберемся до твоего малыша. Лично у меня тут настроение портится, это место не для меня».
Я последовала его совету и, пока мы ехали по палате, не отрывала взгляд от пола. Меня, хотя глаза и были опущены, сразу же неприятно удивило освещение – помещение заливал мертвенный темно-синий свет (позднее мне объяснили, что необходимо для новорожденных, страдающих от желтухи). Тревожное ощущение усиливалось из-за полного отсутствия человеческих голосов. Единственным звуком было ритмичное, как метроном, попискивание электронных приборов – обнадеживающее напоминание о том, что маленькие сердца бьются.
Спустя какое-то время коляска остановилась. К этому времени глаза у меня плотно сомкнулись. Но тут санитар потряс меня за плечо: «Приехали, лапуля».
В какое-то мгновение мне захотелось попросить, чтобы меня увезли обратно – прямо так, с закрытыми глазами. Я не была уверена, что выдержу. Но я знала, что увидеть сына мне просто необходимо, в каком бы плачевном состоянии он ни находился. Так что я подняла голову. Глубоко вздохнула, открыла глаза и…
Вот он.
Я знала, что он будет лежать в специальном инкубаторе – кувезе, а значит, в этом прозрачном саркофаге ребенок покажется совсем маленьким. Я понимала, что весь он будет оплетен трубками и проводами. И все же меня поразил вид крошечного тельца, почти скрытого под густым сплетением проводов и трубок – две тонюсенькие прозрачные трубочки выходили даже из ноздрей, а к пупку был прикреплен датчик содержания кислорода в крови. Он казался уродцем, почти инопланетянином, и к тому же совершенно беззащитным. Меня пронзила еще одна ужасающая мысль: неужели вот это и вправду мой ребенок? Говорят, что в момент, когда мать впервые видит своего младенца, ее поражает пронзительное чувство любви… что ощущение близости, родства возникает сразу же. Но как я могла ощутить близость к этому странному существу, напоминавшему результат страшноватого медицинского эксперимента?
Вот такие кошмарные мысли приходили в голову, и одновременно мне стало так стыдно, что кровь бросилась к голове: я поняла, что урод-то – я, поскольку лишена естественного материнского инстинкта. Но в тот же миг в мозгу возник и другой голос, строго велевший мне успокоиться. «Ты еще не пришла в себя после операции, – поведал мне этот разумный, утешительный голос. – Твоему ребенку приходится несладко, ты сама накачана лекарствами, ты потеряла очень много крови. Потому и воспринимаешь все искаженно. Это называется шок. Аужувидеть своего младенца в таком виде – это собьет с катушек кого угодно. Тебе не может не казаться, что все идет кувырком. Ведь на самом деле так оно и есть».
Попытавшись таким образом себя успокоить, я снова посмотрела на сына и подождала, не захлестнет ли меня