Проклятие рода Лёвеншёльдов. Сельма Лагерлёф
вязальщица. Посмотри – хочу перенять этот узор, а никак не пойму, как петли считать. Может, ты разберешься?
Служанка взяла шапочку и сказала вот что:
– Ой…
На лице изобразилось изумление. Она вышла из коровника на свет и еще раз посмотрела на шапочку.
– Где ты ее взяла?
– Не знаю… Бог весть сколько лет пролежала у меня в сундуке. А почему ты спрашиваешь?
– А спрашиваю я вот почему: шапочку-то эту я сама связала, вот этими руками. Для братика Ингильберта, в последнее… – она всхлипнула, – в последнее лето его жизни. Он в ней и ушел из дому, и с тех пор я ее не видела. Но как она оказалась у тебя?
– Кто знает… может, свалилась, когда он упал, а кто-то из пастухов подобрал и принес в усадьбу. Но тебе, наверное, не захочется с ней возиться. Такие воспоминания…
– Давай ее сюда… и завтра же получишь узор.
В голосе Мерты по-прежнему звенели слезы.
– Нет-нет. – Марит отвела руку. – Это мучительно…
– Ничто мне не мучительно, если это твоя просьба, Марит.
Да-да, никто другой, именно Марит вспомнила про Мерту Бордсдоттер, оставшуюся в полном одиночестве в хижине на лесном выпасе после смерти отца и брата. Вспомнила и предложила ей работу скотницы в усадьбе Стургорден в Ольсбю. Мерта считала, что всем обязана Марит – та помогла ей вернуться к людям.
Марит вернулась на крыльцо и взялась было за варежки, но работа не шла. Вновь прислонилась к балясине и задумалась – что теперь делать? Если бы кто-то в Ольсбю видел монахинь, женщин, оставивших земную суету ради жизни в монастыре, он мог бы подтвердить: Марит выглядела именно так, как выглядят монахини. На изжелта-бледном, словно восковом, лице ни единой морщины. И если не знать, сколько ей лет, не определить, молодая она или старая. Отрешенность и покой. Покой, доступный только человеку, полностью отказавшемуся от мирских желаний. Давно уже никто не видел, как она чему-то радуется. С другой стороны, сильно опечаленной ее тоже не видел никто.
В тот роковой день Марит решила: жизнь ее кончена. Она, конечно, унаследовала от отца Стургорден, но очень быстро поняла: единственная возможность сохранить усадьбу – выйти замуж. Хозяйству нужен хозяин. Но после смерти Пауля даже мысль о замужестве бросала ее в дрожь. Тогда она переписала Стургорден на одного из племянников, совершенно безвозмездно, но с одним условием: она сохраняет за собой право жить в усадьбе до конца жизни.
С тех пор уже тридцать лет она жила в этом небольшом, но крепком деревянном домике на сваях – и ни разу о своем решении не пожалела. Конечно, время без работы тянется медленно, но как раз работа-то у нее находилась все время. Люди постоянно обращались за помощью – все знали ее мудрость и доброту, и если кто-то заболевал, первым делом посылали за Марит. Вокруг нее постоянно роились малыши. Они знали, кто поможет им справиться с их маленькими горестями. Ее домик всегда был полон детей.
А сейчас она сидела, размышляла, и сердце ее постепенно переполнялось гневом и горечью. Подумать только – как легко было