Ночь огня. Решад Нури Гюнтекин
и теперь я получал жалование: несколько сотен курушей в месяц. Контора называлась «Инженерные общественные работы». Там я по большей части выполнял мелкие поручения, а раз в десять-пятнадцать дней вместе с главным инженером, а иногда и в одиночку, отправлялся проверять, как идут работы по постройке дорог и мостов в округе.
Периодически каймакам, многозначительно подмигивая, говорил: «Ты слушай меня, я знаю, что тебе нужно. Практические знания, обретенные здесь, принесут больше пользы, чем занятия в училище. В будущем продолжишь обучение – будешь таким молодцом, вот увидишь!»
Я и сам верил, что приобретаю какие-то профессиональные навыки, хотя всего лишь переносил некоторые планы на кальку, вел бухгалтерские книги и раз в неделю выплачивал жалование дорожным рабочим.
Но главное и самое приятное заключалось вот в чем: работа в конторе обеспечивала мне определенное социальное положение и повышала мой авторитет среди служащих и горожан.
Несмотря на молодость, меня приглашали на помолвки и свадьбы, по праздникам я в ряду чиновников щеголял костюмом, пошитым у лучшего портного Миласа, и на равных общался с людьми почтенного возраста.
Причина моей ссылки оставалась тайной для городка. Я помнил, что сказал отец, прощаясь со мной, и даже каймакаму, несмотря на огромный интерес и любопытство, не удалось добиться от меня ни слова.
Но причина моего упорного молчания крылась не в отцовских советах, а совсем в другом. Я все время слышал, как люди сплетничают, что я был членом тайного общества, подстрекал товарищей по училищу к революции, был пойман при попытке бегства в Европу и т. д. Я даже узнал о своей причастности к покушению на падишаха, – об этом мне сообщил старый полоумный грек из моего квартала.
Если бы в городе стало известно, что причиной ссылки стала женитьба старшего брата на придворной даме из свиты какого-то там наследника престола, это подорвало бы мой престиж. Когда же некоторые мои друзья, умудренные годами, начинали расспросы о том, что я сделал, то я с усмешкой отвечал «ничего». Но это «ничего» казалось им наполненным глубоким смыслом.
Поводов жаловаться на жизнь у меня не было, но все же большую часть времени я проводил в своем доме в церковном квартале.
Хотя с тех пор прошло тридцать лет, облик мадемуазель Варвары все еще стоит у меня перед глазами, четкий, как цветной оттиск. На следующий день после моего прибытия в Милас она рассказала мне историю своей жизни в самых романтических тонах. По легенде, созданной ей самой, тридцать лет назад она была первой красавицей Миласа. Все юноши городка, будь то османы, армяне, греки или евреи, ходили за ней по пятам. Дошло до того, что матери пришлось надеть на свою дочь чаршаф[21] и вуаль, как на мусульманскую девушку.
Если бы стены и камни умели говорить, они бы рассказали, сколько людей ежедневно околачивалось вокруг дома. Среди них были писаные красавцы, подобные Иосифу Прекрасному, а также сравнимые лишь с Соломоном могущественные богачи. Но разве стала бы она смотреть
Головной платок, который носит мусульманская женщина.