Dichtung und Wildheit. Комментарий к стихотворениям 1963–1990 гг.. Сергей Магид
того вечера Стропило стал угловым.
Легат 1133-го ордена Сципиона второй степени легиона полковник Нукер был этом фактом крайне недоволен, – «Кто там у вас во второй когорте замполит, капитан Жемчужный или этот Стропило?» спрашивал он примуса когорты подполковника Фусенко (кличка Кобёр, – в своих сверкающих на солнце очках и с палочно прямой спиной он и впрямь напоминал самца кобры).
Поэтому на склоне августа 1968 г. оба славных римлянина отправили Стропило (и ещё девять командировочных) от греха подальше – служить Империи на дальний германский лимес, в разложившийся западнославянский гарнизон на краю капиталистической Пустыни Тартари.
На краю пустыни Стропило, оказавшийся в роли римского легионера и цивилизатора, от скуки и отвращения практиковал медитационную технику, распространенную среди местных варваров. Они определяли её как способность всегда, везде и при любых обстоятельствах «изображать мёртвого жука»[13].
Благодаря этому, Стропило выжил как среди восточных, так и среди западных славян, а когда живым, но контуженным в голову, вернулся наконец в родную ракетную бригаду, то встретил там племя младое, незнакомое, похожее на инопланетян и переходившее на двухлетний срок службы.
Укрывшись от суеты мира в пожарной центурии, Стропило вывесил на своём продавленном ложе табличку «по тревоге не кантовать, выносить вместе с койкой» и перешел на положение ветерана.
Так он дожил до Пришествия Дембеля нашего, посетившего сию обитель в 1969 году, но кроме тех, кого он непосредственно посетил, никем не замеченного. Как это и бывает всегда с явлением Божьим.
В пожарной центурии Стропило непрерывно писал. Что Бог на душу положит. Но душа была каменной.
Здесь кончается сага о Вовке, пусть будет ему земля натёртым до блеска котовых яиц паркетом.
IV. Скрибер
…Тристан рыдает В расщелине у драгоценных плит: «О, для того-ль Изольды сердце Лежало на моей груди, Чтобы она…» И смолкло все. Как лепка рук умелых, Тристан в расщелине лежит… Поэт кричит, окаменев.
Ну, где он, Тристан? – Прах. Изольды костяк? – Пыль. Героя несёт в гитанах Больной мочевой пузырь. Сизиф? – Тот ещё жив. За камнем пошёл вниз Творить свой дурацкий миф. Т.е. чей-то каприз.
Дитя
Поэт – дитя и ему нужна похвала взрослых.
Конечно, поэта можно не только гладить по голове, но и бить по ней. Но, что бы там ни было, поэту необходимо внимание, – а в какой форме, хвалы или хулы, это уже не важно.
«Взрослый» для поэта – это любой, кто читает его стихи. И поэт ждет, когда «взрослый» кончит читать и что-нибудь скажет. Или, еще лучше, напишет.
Так Мандельштам ждал слов Сальери-Рудакова и тот снисходил, и то ругал, то похваливал.
Так Мандельштам наскакивал на дирижера Лео
dělat mrtvého brouka (чешск.) – т. е. играть роль совершенно постороннего, ни к чему не причастной дохлой рыбы.