Вероника. Андрей Халов
изысканный храм её души, было раздето и выставлено теперь на постыдное обозрение.
Вероника потеряла счёт времени. Её всё водили и водили по коридорам гостиничного комплекса, спускаясь и поднимаясь по лестницам, проезжая на больших роскошных лифтах с этажа на этаж, пересекая залы и переходы между частями огромного здания. Ей казалось, что это длиться бесконечно.
Но вот процессия подошла к каким-то дверям, где наготове стоял швейцар.
При подходе «мамочки» он поприветствовал её унизительным, лизоблюдским даже, поклоном и, протянув руку, услужливо распахнул перед ней двери.
«Мама» вошла в них как королева в тронный зал, так и не сбавив скорости. Следом за ней в просторной зале роскошного номера с четырьмя огромными красными бархатными диванами в виде ракушек, занимавшими едва ли не половину всего внутреннего пространства, в сопровождении чеченцев влекомая поводком оказалась Вероника.
Пол номера от одной стены до другой был покрыт длинноворсовым белым ковром. Огромное окно на всю стену было зашторено тяжёлыми зелёными занавесами, богато отблёскивающими серебром в свете приглушённого освещения от бра в виде свечей на золотых подсвечниках-рожках, рядами висящих вдоль оранжевых стен комнаты по соседству с дорогими, эпического размера, картинами в больших золочёных рамах.
– Дайте ей водки!.. Разотрите! – приказала дамочка, усевшись на диван-ракушку.
Разуваясь, она задрала ногу так, что Веронике стало хорошо видно, что под платьем у неё ничего, кроме чулок, нет.
Зашедший следом за процессией и закрывший входные двери швейцар подошёл к серебристому сервировочному столику на золочёных колёсиках, стоявшему недалеко от входа в номер, на котором были расставлены закуски и спиртное, и, налив из графина водки, протянул Веронике стограммовую стопку.
– Пей! – приказала «мама», глядя на неё снизу.
Она сказала это спокойно, но так, что Вероника даже не подумала ей перечить и тут же осушила рюмку, запрокинув её в горло.
Водка была резкая, противная, с запахом – отвратительная! На Украине такой не было. Вероника закашляла, поперхнувшись застрявшим в горле от непривычности вкуса и ощущений спиртным, обжёгшим ей пищевод.
– Чего это ты?! – обиженно возмутилась «мамочка». – Хорошая водка, между прочим! «Распутин»! Сама такую пью!
Веронике не дали, как следует прокашляться, а тут же положили ничком на ребристую поверхность бархатной красной ракушки. Кто-то принялся растирать ей спину, плечи, ноги и ягодицы той же водкой.
Сначала кожу обожгло прохладой жидкости, но потом она стала всё сильнее греть. Тело стало быстро приходить в себя от озноба, согреваемое крепкими руками и спиртным, впитывающимся в кожу. Вероника даже почувствовала какое-то странное лёгкое блаженство, словно наступила недолгая передышка во время казни.
Её спину массировала пара рук, потом к ней присоединилась вторая, и вдруг кто-то сел на неё сверху. Вероника почувствовала грузность чужого тела у себя на бёдрах,