Божьи воины. Анджей Сапковский

      – А чего? – Колдун поднял свое ведро. – Чего бояться-то?

      Рейневан вздохнул. Пражские магики поражали его не в первый раз. Он не знал, то ли это заслуживающее удивления хладнокровие, то ли тривиальное отсутствие воображения, но некоторые местные чародеи часто, казалось, не принимали во внимание тот факт, что занимающимся черной магией людям гуситы были гораздо страшнее инквизиции. Maleficium, колдовство, входило в перечень смертных грехов, которые, следуя четвертой пражской догме, карались смертью. Когда речь шла о пражских догмах, с гуситами шуточки шутить не приходилось. Считающиеся умеренными пражские каликстинцы отнюдь не уступали в этом таборитским радикалам и фанатикам сиротам. Пойманного колдуна засовывали в бочку и сжигали на костре.

      Они повернули в сторону рынка, пересекли Ножовницкую, потом улицу Злотников, затем Сватойильскую. Шли медленно. Тврдик останавливался около лавочек, обменивался со знакомыми лавочниками парой-другой сплетен. По принятому стандарту фразы прерывали после «теперь, когда такое время…». Несколько раз в ответ следовала мудрая улыбка, вздох и многозначительный кивок головой. Рейневан осматривался, но шпиков не замечал. Они прятались очень хорошо. Он не знал, что чувствовали они, но его самого это нудное однообразие начинало донимать весьма и весьма.

      На счастье, вскоре, свернув со Сватойильской во двор и под арку, они вышли прямо на каменный дом «Под красным раком». И на корчмушку, хозяин которой ничтоже сумняшеся назвал ее точно так же.

      – Эй, гляньте-ка! Это ж Рейневан!

      За столом на стоящей за столбами невысокой скамье сидели четверо. Все были усаты, широкоплечи, в рыцарских дентнерах. Двоих Рейневан знал, они были поляками. Если б не знал, то догадался бы: как все поляки за границей, в чужой стране они вели себя шумно, нагловато и демонстративно хамски. Что по их собственному мнению должно было подчеркивать статус и высокое общественное положение. Забавным было то, что после Пасхи статус поляков в Праге сильно понизился, а их положение упало и того ниже.

      – Отлично! Приветствуем тебя, уважаемый наш Эскулап! – встретил его один из поляков, знакомый Рейневана Адам Вейднар герба Равич.

      – Присаживайся! Садитесь оба! Приглашаем и угощаем!

      – А чего это ты так охотно приглашаешь? – поморщился с демонстративным отвращением другой поляк, тоже великопольчанин, тоже знакомый Рейневану Николай Жировский герба Чевойя. – У тебя избыток деньги́, что ли? К тому же он травник, у прокаженных работает! Заразит нас лепрой-то! А то и чем похуже!

      – Я больше не работаю в лепрозории, – терпеливо пояснил Рейневан, делавший это уже не в первый раз. – Я сейчас лечу в больнице богословов. Здесь, в Старом Месте. При церковке Святых Симеона и Юдифи.

      – Ладно, ладно, – махнул рукой Жировский, который все это знал. – Что выпьете? Ага, зараза, простите. Познакомьтесь. Посвященные в рыцари господа: Ян Куропатва из Ланцухова, герба Шренява, и Ежи Скирмунт, герба Одровонж. Прошу прощения, но чем тут так, мать ее, воняет?

      – Тиной. Из Влтавы.