Непрекрасная Элена. Оксана Демченко
человечество в целом получило закономерный и совершенно для себя неожиданный кроп-кризис.
Элена. Первое свидание
Сад провонял романтикой, как шуба – лавандой.
Эх, выбраться бы в степь, вдохнуть вольный ветер и, щурясь на солнышко, сорвать стебелек лаванды… это был бы настоящий аромат. В нем бы сплетались радость бега, горечь одиночества, праздник дикости, ещё кроп-его-знает-что… и сбоку хвостик.
О чем это я? Вот же додумалась-домечталась. Жизнь вне стен города непосильно тяжела и удручающе коротка. Там яды, чудища, кошмарная природа и дикари, которые страшнее потопа с ураганом вместе взятых. Увы… Нет туда дороги – за стены.
Для меня, живущей в безопасном кольце стен города, лаванда – дикость совсем иного сорта. За лето я трижды ходила в хранилище шуб и, вдыхая въевшуюся в мех лаванду, перевешивала их, дико ненавидя вес зимних вещей, духоту хранилища, прожорливость моли и могущество всезнающих наставников. Абы кого не пошлют трясти шубы! Это наказание. В нем слиты скучная рутина и тягостное напоминание о краткости лета и могуществе холодов…
Я проверяю шубы регулярно, и это – при моем примерном поведении и ценнейшем генном статусе «зеро». Я добровольно ненавижу лаванду и моль, спасая от заслуженной кары глазохлопку Мари. А кого мне еще спасать? Сестра умеет выглядеть жалко. Она играет мною, как пожелает. Ну и пусть. Ей – можно. Только ей. Но сейчас, увы…
Вечер. Духота пополам со свежестью, слоями – и их колышет ветерок, как шторы с бледным узором заката. Лаванда сплетает запах с кошачьей мятой и скошенной травой. Так хорошо… Но я предпочла бы до седьмого пота перебирать побитые молью шубы, лишь бы не сидеть здесь, под пыточным фонарем луны.
Мари умная, как следует женщине: она знает, в чем сила луны и как украсить вечер беззаботной радостью. Мари умеет болтать и хихикать, и это ее ни к чему не обязывает, но прочих – порабощает…
Я – не Мари. Я умная по-идиотски, как ни разу не следует женщине. Никому не следует! Увы, под блеклой луной именно я торчу на скамейке незабитым гвоздем… и жду, когда ж меня со всей дури вгонят в жизнь, аж по шляпку. Чтоб не высовывалась, не портила функциональности бытия.
– Ты слышала, что те, внешние, – Ларкс, изливатель помойного монолога в мои усталые уши, дернул рукой, словно стряхнул грязь, – называют жизнь в городах райской? На первичном профилировании я был в службе мониторинга внешних пространств. Уж довелось вживую насмотреться. Степняки реально дикие. Обожают татуировки. У женщин обычное дело – рисунок на запястье, тут. Узор болезней своих и родительских, символ брака, дети. Вся история жизни. Вот так обозначают…
Он добрался до моей руки и принялся водить пальцами по запястью. Зашевелил губами, склоняясь… ещё немного, и пустит слюни.
Гляжу в его макушку. Волосы густые, чуть вьющиеся. Ради шика они пострижены подлиннее – до лопаток. Плечи у Ларкса широкие,