Часы Цубриггена. Безликий. Елена Граменицкая
сомкнулись.
– Сон тебя вылечит, память вернет. А я тебе колыбельную спою, что мамка пела. Небось, забыла какую? Закрывай глазки! – Серафима легонько сжала здоровую руку Ларисы Чайкиной, – слушайся меня, спи!
Девушка глубоко вздохнула и затихла.
Фима тихонько запела мамину песню
– «Спи, мое любе… Солнце сидае…»
Не успела дотянуть до второго куплета, Лариса уже видела сон.
Нянечка огляделась. В трёхместной палате кроме их двоих не было никого, одну пациентку вчера выписали, другая вышла в больничный парк, воздухом подышать.
– Явись! – приказала Фима и опустила на глаза третье веко – видеть невидимое.
Около кровати Чайкиной Ларисы тут же нарисовался невысокий, взъерошенный, худой как щепа, одетый в клетчатый плащ из болоньи, обутый в расшнурованные кеды на босу ногу человечек. Выглядел он как загулявший студент. Слегка примятое лицо человечка двигалось, кривилось, черты менялись, становились то мужскими, то женскими, снова грубели, оттого пол и возраст явившегося был не ясен.
– Назови своё имя, – сказала Серафима.
Явившийся недовольно мотнул головой, словно захотел ослушаться, но чин Серафимы позволял ей приказывать обычным хранителям.
– Алекса – Андр, – через силу выдавил из себя «студент» или « студентка».
– Зря капризничаешь, Алекса – Андр, головой мотаешь и слова цедишь. Похвалить тебя хочу, что спас подопечную. Младшая сестра ведь не хотела к ней ехать? На свидание собиралась?
Лицо хранителя успокоилось, посветлело, приобрело мягкие женские черты.
Александра осторожно улыбнулась:
– Это стоило усилий, Серафима Петровна. Пришлось рассорить ее с парнем, иначе бы не захотела старшей сестре пожалиться. Ничего, потом помирю. Не к спеху.
– Прекрасно! – Серафима довольно потёрла руки, – сейчас у твоей Ларисы появился шанс или уморить себя раскаянием или как вы, молодёжь, выражаетесь – «обнулиться и апгрейдиться». До края дошла. Причем шла настойчиво, не сворачивая…
– Выхода не было. Я позволил ей дойти до края, иначе бы она никогда… – голос хранителя огрубел, становясь мужским.
– Я знаю, иначе бы она никогда не изменилась. У тебя не было выбора, не кори себя, Александр. По-другому твоя Чайкина уже не понимала, – успокоила Серафима.
– Клянусь, я контролировал процесс от начала до конца. Она бы точно не умерла, я не допустил бы. Бритву затупил, рана неглубокая, таблетки состарил, они усыпили, но не убили. Опять-таки, сестра вовремя успела. Все шло по плану, хоть и на грани фола.
Серафима прислушалась к происходящему в коридоре и махнула рукой.
– Тише! Я все и так знаю. Не явись!
Человек в клетчатом плаще и кедах на босу ногу исчез.
В тот же миг распахнулась дверь, на пороге, осторожно переставляя костыли, появилась нагулявшаяся в парке пациентка, дама за сорок с оперированной коленной связкой.
Тяжело дыша, скинула куртку на вешалку.
– Устала