Дочь Роксоланы. Эмине Хелваджи
судорожно сглатывая, когда посольский корабль сотрясался от ударов волн. Берег и неподвижность под лапами встретил пусть и с облегчением, но не настолько, чтобы хоть как-то отреагировать, когда хмурый, неразговорчивый служитель, что ухаживал за рысенком в дороге, надел на него тонкой работы золотой ошейник с серебряной цепью. Бей только зажмурился, помотал головой и услышал, как звякнула цепочка. Отовсюду несло странными незнакомыми запахами, отовсюду бил свет, ослепительно-яркий свет, и было довольно жарко. Но не так, как было там, раньше, рядом с матерью, под белесым небом. Тут небо было синее, будто бездонное. Морской воздух щекотал ноздри – и это было единственным приятным ощущением. Бей все принюхивался. Когда его вынесли на палубу, он впервые увидел море.
Внутренним звериным чутьем Бей осознал, что в его жизни настали перемены. Пока он не знал, какие именно, и потому грозно, как ему казалось, щерился, топорщил усы, и, опять же, как ему казалось, глухо рычал, хотя на самом деле скорее пищал и мяукал. Ему говорили что-то ласковое, пытались даже гладить. Бей не принимал ни ласк, ни поглаживаний. А потом был Дворец, богатство цветов и вычурность звуков, много незнакомых людей и череда непонятных, по-новому странных запахов.
Бей лишь повизгивал тоскливо. Ему тут не нравилось. Не понравилась и девчонка, которую звали Михримах. Рысенок отстранялся от ее рук, отворачивался от лица. Да она и сама не очень стремилась с ним играть: ей гораздо больше пришелся по душе крошечный плоскомордый щеночек породы «хаппа», которого внесли в комнату одновременно с Беем…
Это тоже был дар откуда-то из Минг Ханендани[12].
А потом пришла Она. Та, настоящая. Бей заурчал и впервые позволил себя погладить, испытывая при этом несравненное удовольствие от ее прикосновений. И голос ее понравился, кого-то напомнил он, кого-то далекого-далекого и такого же любящего, оставшегося где-то там, в непостижимой уже дали.
И Бей вдруг понял тем же звериным своим пониманием, что отныне эта девочка, Орыся, будет его подопечной и его хозяйкой одновременно. Которую и чтить, и защищать будет Бею в радость.
Так проявилась его верность – сразу и навсегда…
3. Четверо у четверной бойницы
Лазали они на башню если не каждый день, то раз в два дня, редко-редко через два на третий. В таких случаях Ежи с Тарасом уже начинали не только скучать, но и тревожиться.
Чаще, конечно, не днем, а ночью это было. Но и при солнечном свете случалось.
Девицы были проворны, как скальные ящерицы. Да и невесомы, наверное, почти в такой же степени.
А еще они, пожалуй, были беспечны. Может быть, даже слишком – пускай эта сторона башни для стражей невидима, но, ох, точно ли она невидима совсем? И, наверное, существовали какие-то особые часы, когда дворец не то чтобы вымирает, но слепнет на тот глаз, что обращен в сторону башни, – однако, опять же, точно ли он совсем слепнет? Ежи вскоре поймал себя на том, что тревожится не только в тех случаях, когда девчонок долго нет, но и когда они приходят. За них же
Так в Оттоманской Порте называлась империя Мин: «основная» территория Китая в 1368–1644 гг. (