Дочь Роксоланы. Эмине Хелваджи
наконец оторвалась от изучения узора, – а давай к ним сбе́гаем прямо сегодня ночью?
– С ними? – испуганно спросила старшая.
– Да нет, к ним. Не сбежим, что ты, а сбе́гаем. – В глазах младшей появилось то, что Басак-хатун называла «шайтанской искоркой»: то отчаянно-безудержное выражение, вслед за которым у обеих сестер почти всегда следовала некая грандиозная выходка. Потом, правда, временами следовала изрядная взбучка, но это ведь не всегда, а только если попадались. И в любом случае после проделки.
– А давай! – моментально решилась Михримах. Может, она и оробела на какой-то миг, но теперь в глазах у нее зажегся такой же лихой, бесшабашный огонек.
Все-таки они близнецы. Пусть даже Иблисова метка на виске только у одной.
Не медля более ни мгновения, девушки подбежали к большему из сундуков. С крышкой им пришлось повозиться, но вот она уже открыта. Внутри – шелковые и атласные покрывала, простыни, рубахи денные и спальные… аромат лаванды… Верхней одежды тут быть не должно, она совсем в других сундуках хранится. Тем не менее такая одежда в сундуке есть, только она припрятана на самом дне.
Быстро и привычно сестры облачились в яркие шальвары и узкие кафтанчики, скрыли под шапками волосы. Если сейчас кто-нибудь заглянул бы в комнату, он не увидел бы в ней девушек. Посреди спальни стояли два «цветка». Днем их, ярких, как бабочкино крыло, было бы видно за фарсанг[10]. Но, как говорится, «под лунным светом все “цветки” на один цвет».
Проснувшаяся собачонка молча смотрела на них из своей корзинки огромными глазищами. А Пардино-Бей обиженно заурчал. Орыся тут же присела перед ним, гладя пышные бакенбарды, утешая. Что тут поделать: Пардино, конечно, пройдет по всем карнизам, по которым им придется идти, он и более трудный путь одолеет – но всем известно, рядом с кем во дворце можно увидеть рысь. Уж точно не рядом с подростком-евнухом.
«Цветкам» во дворце можно ходить почти всюду, они невидимки. Не совсем всюду, конечно, и тем более не в любые часы, но если они сумеют проделать это так, чтобы остаться незамеченными, то…
Замечать их, если без крайней нужды, вообще-то, дураков нет. Мало ли чей это «цветок» и по чьему поручению он оказался в неурочное время в запретном – или хотя бы полузапретном – месте. Не по своей ведь воле, ясно. Потом неприятностей не оберешься с его хозяином… или хозяйкой.
Дворец Пушечных Врат стар, но стар по-особому, неодинаково в каждой из своих частей. Он – сплетение крепостных стен и башен, сторожевых и тюремных, а еще жилых построек и парадных палат, внутренних двориков, хозяйственных помещений, служб, псарен и конюшен. Мастерские в нем есть, мечети, больницы и бани. Школа тоже есть: откуда же еще выйдут юноши, готовящиеся принять на себя бремя военного и канцелярского управления? Целый квартал отведен для жизни стражей, причем разные подразделения там, умеющие или пока только обучающиеся приемлемо ладить друг с другом.
Кухонный квартал тем более есть. И квартал разносчиков блюд.
Даже квартал палачей – хотя это только так называется. Слишком большой
Фарсанг – принятая в Османской империи арабо-персидская мера расстояния, несколько менявшаяся в разное время, но обычно составлявшая чуть свыше 5 км. В переносном смысле может употребляться как синоним «большой дистанции». (