И в печали, и в радости. Марина Макущенко
опять. Слезы закончились.
– Прости, пожалуйста, – сказала я, как только голос вернулся.
– Все хорошо, – прошептал он.
Я не помнила, когда он пересел. Я подняла голову: в зале никого не было. А был ли тут вообще кто-то, кроме нас двоих? Я раньше не смотрела. Официантка была, но и ее теперь нет. Может, она увидела, что тут происходит, и в страхе убежала? Ну и хорошо.
– Прости, ты теперь мокрый. У тебя вечер катастроф какой-то. Сначала взрыв, потом наводнение.
– Чувство юмора на месте – это хороший признак.
Он отпустил мои плечи. Я отодвинулась в угол дивана. За спиной была обычная стена, а слева – прозрачное окно, от потолка до пола. Я сидела на четвертом этаже, внизу – фонарики и асфальт. Начался дождь.
– Это ты как доктор говоришь?
– Нет.
– Юра, мне плохо, мне не стало легче. Я больше не могу плакать, а проблемы никуда не ушли. Несколько минут назад у меня хотя бы слезы в запасе были.
Сначала при коллегах меня вырвало, теперь при измученном проблемами Юре я расплакалась, причем у него на плече. И мне по-прежнему не стыдно, и я могу смотреть всем в глаза.
– Я в этой поездке, наверное, потеряла совесть окончательно. Нет, не потеряла. Я сознательно с ней распрощалась. Я знала, что делаю. За совесть амигдала отвечает?
– Я даже спрашивать не буду, откуда ты знаешь. Но в какой-то мере да.
– Может, ее у меня нет? Есть люди, которые живут без миндалевидного тела в мозгу?
– Тогда у тебя вообще страха не было бы. И потом, я тебя знаю, у тебя с амигдалой все в порядке.
– Ты не видел мой мозг. А можешь посмотреть как-нибудь? Вне очереди, по дружбе? Может, я тебе буду интересна с научной точки зрения. Ты знаешь, мне всегда хотелось поучаствовать в настоящем научном эксперименте. Можешь мне что-то вживить или вырезать. Хочешь?
– Рассказывай.
Он не психолог, не священник, он мне не друг, он не понимает ничего в телевидении, он не понимает до конца жизнь в этой стране, он ничего не знает обо мне настоящей и, более того, знать не хотел и не спрашивал, и он устал, и его дома ждет маленький ребенок. Но совесть ушла, осталась только правда. И когда он оказался рядом, исчезли все оттенки и неоднозначности. Все было просто: люди что-то прятали, чтобы устроить свои жизни, а я пришла, нашла и всем покажу. Потому что плохо спрятали.
– А если ты скажешь, что не нашла ее? – спросил он, когда я закончила.
– Есть два свидетеля. И потом, другие все равно ее найдут. Уже нашли.
– Не факт. Ты была первой, застала ее врасплох, и она раскрылась. Потом она пожалела, и перед вторыми уже могла захлопнуть дверь, позвать кого-то на помощь. Уехала куда-то, в конце концов.
– А кастинг что? Сказать, что на него никто не пришел? А муж отказался комментировать свой поступок и у меня нет даже телефонной записи? Я не могу, Юра. Все будет, как должно быть.
– Ты сама решишь, как должно быть. Ты сама решаешь, как будет в твоей жизни. Даже если их найдут другие. Это твое решение и твоя