Жулик. Алексей Авшеров
двойные ворота, автозак остановился. Решетка щелкнула, мы вышли и оказались внутри каменного мешка. Дверь открылась, и я попал в комнату с кафелем на стенах, как в больнице.
Мужик в халате поверх кителя буркнул:
– Раздевайся!
Когда я остался в одних трусах, он, оттопырив их, спросил:
– Вши, сифилис, гонорея?
– Нет, – собираясь одеться, ответил я.
– Трусы стягивай! – приказал мусор и, видя мое недоумение, добавил: – И присядь десять раз!
Не понимая, зачем, я подчинился, справедливо полагая, что тюремные издевательства начались. В камере потом объяснили: это часть досмотра, исключающая пронос запрещенного в заднице.
Пока я одевался, мент раскурочил мою обувь. Выдернув шнурки, он разломал подметки и вытащил супинаторы. За перегородкой меня усадили на стул, и цирюльник включил машинку. Мотор загудел, и волосы посыпалась. Когда обрили, я поискал зеркало, но мастеру одной прически оно не требовалось. Свое отражение увидел в бане через неделю. Из старого, мутного осколка смотрел кто-то незнакомый, обросший щетиной, с бесконечной тоской в голубых глазах.
Сделав зеками, нас повели по переходам СИЗО. Осознать произошедшее и поверить в его неизбежность я не мог: мозг упрямо не воспринимал реальность. Казалось, еще поворот – и череда железных дверей исчезнет, и я вернусь в привычную суету. Но лязг решеток, отражаясь эхом от стен, затихал под потолком и возвращал к действительности.
Иную реальность я чувствовал при каждом вдохе и долго не мог понять, чем воняет: туалетом, сыростью или всем сразу? Зато через пару лет выражение «запах свободы» приобретет для меня буквальный, осязаемый смысл. Пока же в полной безнадеге я брел мрачным тюремным коридором.
‒ Стоять! Лицом к стене! – привычным движением конвойный вставил в дыру длинный, похожий на отмычку ключ и открыл дверь. Втолкнув меня внутрь, он клацнул замком. Я огляделся. Вокруг никого, один сумрак. Когда глаза привыкли, из полумрака проявились контуры большой комнаты. Высоко в углу, тщетно пытаясь осветить пространство, горела маленькая лампочка. Слабый свет выхватывал из темноты голые металлические нары. С другой стороны, сквозь решетку пробивалась полная луна. Я присел на привинченную скамью. Состояние безысходности овладело мной. Еще утром я и мысли не допускал о возможном аресте. Еще утром я имел свободу выбора, не сомневаясь, что так и будет. Прошел день и все изменилось. То, что считал естественным, стало невозможным, элементарное – трудновыполнимым, а невыносимое – нормой на долгие годы. Я ужаснулся.
Как долго я сидел, сказать трудно. Затем лег, сознание угасло, однако, проснувшись от холода, сразу не мог понять, куда попал. Вокруг стоял тот же полумрак, только вместо луны в окно проникал робкий свет зарождающегося дня. Я потянулся. Измятое железом тело нестерпимо ныло, мозг нехотя ожил и весь кошмар предыдущего дня проявился вновь. От бессилия я застонал. С грохотом открылась дверь.
‒ На выход! Руки за спину! Пошел! – скомандовала молодая девка, почти ровесница, в короткой, не по уставу, юбке и с двумя «соплями» на погонах.
Придерживая