Мерцание страз. Рахиль Гуревич
дальше Корней говорил, тем больше успокаивался, но с руками по-прежнему творилось неладное, а под конец рассказа несусветное: руки он доставал из-под ляжек, заламывал кисти, скрещивал пальцы, махал замком, даже боксировал, скрипел костяшками. Жестикуляцией Корней как бы сопровождал рассказ. Казалось, его табурет – единственный безопасный островок. Корней Инессе всегда казался молчаливым и сосредоточенным. Когда приходил смотреть на тренировки или брать интервью, ей казалось, что он постоянно что-то гонял в голове, у него в городе много обязанностей, он постоянно мучился, выдумывая для группы шайбовских болелов новые кричалки и новые слоганы, жаловался, что устаёт и голова трещит. Инессе казались все его выходки дешёвым пиаром, но сейчас поняла: он не может по-другому, он так живёт, так чувствует, так самовыражается. И он не властен в такие минуты над собой, он сам себе режиссёр и идёт по намеченному плану, раскадровке, сценам – как угодно, какой кому термин ближе…
– После своих проступков, не хочу произносить слово «убийство» чтобы вы не подумали, что я какой-то конченый, вовсе нет. Любой здравомыслящий преступник, а не псих и не маньяк, скажет вам, что произошедшая трагедия – случайность, стечение обстоятельств и прочее. В моём случае случайность лишь помогла, я всё спланировал, и, как видите, вышел сухим из воды. Главное – причины, предпосылки – то, что довело, а потом навеяло, то есть появилась сначала вспышка в бошке, после проблеск, а дальше зародилась и сама мысль об убийстве. Но случайность на первоначальном этапе моей истории имела место, и на втором этапе, и не одна. Всё в нашей жизни, девушки, решает случай. Вот кому-то крупно не повезло, он вышел на улицу в ночь и с ним этот случай произошёл. А кто-то хоть и договорился встретиться в ночи на свидании, да даже и не в ночи, а просто вечерком, но перебухал, лёг спать, продрал глаза только утром, или не продрал, а смог раскрыть только днём, и опа! – живой, невредимый, ни во что не ввязанный, разве что девушка его слегка обиделась, но девушку можно уговорить, простить. То есть – поймите меня! – случай нередко становится мерилом всей твоей никчёмной жизни, не говорю про вашу, говорю про свою, ваша сто пудов значительная. Ну так вот. Ничего не изменить, научился с этим жить, стал набожным; говорят, все убийцы становятся набожными, им мерещатся их жертвы.
Странно, подумала в ту минуту Инесса, я вот не убивала никого, а Тимка мне всё равно мерещится. Как умер, так и мерещится два дня. Она понимает, осознаёт, что это просто её горе так трансформируется: горечь отступает – ощущение утраты нарастет, что это как с тем теремом, который всю жизнь ей мерещится за деревьями леса, и даже сегодня мерещился.
– Да: я, как и любой преступник, ищу себе оправдание, – болтал и болтал Корней, – ищу, но разговор не об эфемерных субстанциях в виде чувств, разговор о деле, так что я буду конкретен. Как вы знаете Шайба – не родной мой город.
– А кому он родной-то? – тут же пренебрежительно перебила Стася.
И тут Инесса подумала: а ведь