Мерцание страз. Рахиль Гуревич
когда не хватает, все будут знать, что ты деньги у тебя последние… И вот он, как сейчас помню, стоит ладошку раскрыл, бумажные деньги держит, и мелочь ещё пересчитывает, просто он столько всего хотел взять: и чипсы, и сок, фисташки в пакетиках. Да: пять рублей тогда, десять лет назад, были вполне себе деньги…
– Стоит, пересчитывает мелочь в ладони… – азартно напомнила Стася, наверное она не хотела слышать о ценах в нулевые…
– Да. Я – напротив. Мимо люди идут, смеются над чем-то своим, в прекрасном все настроении, в предвкушении праздника, а мы с Макарием в сторонке, между домами. И Макарий просит: «Корни, сними с меня шапку, жарко что-то, печёт». Я и снял, стою – в руке держу его глупую шапку. А солнце припекало конкретно, я-то вообще без шапки. Специально бросил её на пол в прихожей, подумал: бабушка, если найдёт, заволнуется, что я без шапки, и позвонит Макарию на мобильник, а после уломает дедушку, чтобы он нас простил.
Инесса тогда удивлялась: такой модный, такой современный всегда Корней, а рассказывает как в былине про Илью Муромца. Да и странный рассказ, странная семья, как будто не в двадцать первом веке живут, а в каком-нибудь девятнадцатом. Лиза ей говорила (Лиза всё про всех знала) – когда Корней появился в школе, он первый год молчал, сторонился всех, почти ни с кем не общался, а постепенно, к старшим классам, стал совсем другим.
– Солнце светит, люди смеются, – продолжал Корней. – И снова знакомый скрежет, я снова озираюсь на дорогу, очень испугался. А Макарий стоит, такой, деньги считает и стал у меня спрашивать, сколько будет семнадцать плюс сорок пять. Я поднимаю глаза и вижу как в замедленной съёмке: с крыши едет льдина или глыба, это она скрипела, и ему на голову – кряк! Макарий упал, деньги разлетелись по обледенелому насту, попали и в мои следы, и в следы Макария.
– То есть снег на него свалился или сосулька? – спросила Стася.
– Сосульки-то почти не висели, ледяное одеяло зимы на крыше оттаяло и заскользило под собственным весом с пологой жести.
– Значит, знали о процессе, сосульки-то сбивали, шифер там, что ли, у вас старый.
– Да, скорее всего, не знаю, вроде бы лист, железо, не знаю. Я потом интересовался. По весне в обеденное время несчастные случаи не редки, то есть сосульки могут и утром упасть, а вот чтобы снег с крыши съехал – всегда днём или под вечерним солнцем. И Макарий стоял не прям под крышей, ну так метре-двух от стены. Всё вспыхнуло у меня перед глазами, представляю, как вспыхнуло у Маки перед погружением во тьму. Крыша ещё, такая, зияла чернотой – это в месте, где снег съехал.
– Глыба, а не снег, – уточнила Стася.
Да какая разница, думала Инесса, глыба-снег – случайность такая жуткая…
– Да. Точно. И это всё продолжалось секунд пять. Глыба разлетелась на куски вокруг лежащего Макария, снег чуть порозовел, но мне показалось: не розовое, а бордовое на белом – не знаю, солнце так играло, било в глаза, ослепляло. Миг… и я в себя пришёл, оглянулся туда-сюда, потоптался