Точка возврата. Мария Ильина
запрут здесь? Лада глотнула подступивший к горлу ком и вошла в светло-зеленый коридор, словно в клетку к дракону. Все та же неживая чистота, ряд горшков с пластмассовой зеленью вдоль стен, как колючая проволока.
Остановилась перед табличкой: «Лугов Валерий Юрьевич, врач-психиатр».
Разглядывала длинненькие листочки бутафорской пальмы. Ни пылинки! Чувствовала себя маленькой, слабой и одинокой в этом дистиллированном помещении. Коснулась ручки влажными пальцами, пытаясь настроиться на разговор. Представила себе старика с остренькой седой бородкой, в круглых очках и с бегающим взглядом.
Лада робко постучала, приоткрывая дверь. Протиснулась в кабинет.
– Здравствуйте! Валерий Юрьевич?
– Да. Присаживайтесь! – на нее смотрел парень богатырского сложения, с коротко стриженными черными волосами. Простое открытое лицо, умный спокойный взгляд, слегка вопросительная, дружелюбная улыбка.
Глава 4
Оплошность
1952 год. Нигде ни кусочка, ни самого завалящего обрывочка тени. Левка поспешил вылезти из нагретого, как духовка, автомобиля, пока окончательно не изжарился. Под ненасытным июньским солнцем, казалось, плавились черные глянцевые бока «победы», даже его собственное отражение дрожало, будто подтекающий пломбир.
«Эх, махнуть бы за мороженым! Но приказано ждать здесь, на Моховой. У Сергея Юрьевича дочка диплом получает, между прочим, с отличием».
Из открытых окон университетского здания доносились звуки праздничного оркестра.
«Зайти бы туда, в тенек, в прохладу. Эх, не стоит и думать!»
Начальник разгильдяйства не выносил. Когда Левку брал, строго предупредил: «Шофер – тот же солдат, с машиной единый механизм, одно целое. Так что изволь соответствовать! Хоть ты и сын погибшего товарища, нянчиться не буду! Знаю, что драчун, так это отставить! Работа, работа и еще раз работа!» Левка представил себе сильного крепкого старика лет шестидесяти, который вроде робота на негнущихся ногах вышагивал по кабинету и говорил резко, прямо топором рубил.
«Неужели с ним дружил мой отец?» Левка принялся в очередной раз вспоминать, или большей частью выдумывать, давно умершего родителя. Парень, копируя движения начальника, прогуливался взад-вперед по раскаленному асфальту и курил. Еще немного – и подошвы задымятся. Кремлевские башни напоминали обмякший от жары пряничный домик. Олень на капоте искрился светом и резал глаза, как сварка. Отойдя от машины шагов на десять, он задержался в крохотном кусочке тени, вздохнул с наслаждением и зажмурился. Когда открыл глаза, увидел пацаненка лет восьми, который крутился у оставленной без присмотра «победы». Грязный, ободранный, коленки в корках и синяках, морда расцарапанная, сам худенький, жилистый, пыльные вихры торчат, словно рожки, прямо чертенок. Да еще кривляется, заглядывая в боковое зеркало.
– А ну, лапу от капота убери, обожжешься!
Мальчишка хотел было дунуть что есть мочи, но, увидев озорные искорки в глазах дяди-шофера, передумал. Сбиваясь и задыхаясь от