Экспресс Токио-Монтана. Ричард Бротиган
появилась эта женщина и сделала из него китайский ресторан. Мрачные темные костюмы она поменяла на жареный рис и чау-мейн.
Она – это маленькая китаянка средних лет, когда-то очень симпатичная, а может, даже красивая. Свой ресторан она оформила сама. Уютный маленький мирок отвечал ожиданиям китайского нижнесреднего класса. Яркие, веселые китайские фонарики, недорогие свитки с птичками, стеклянные безделушки из Гонконга.
Она переделала все: потолок пониже, на стены панели, на пол ковролин. Еще – и немалое еще – кухня и два туалета. Вместе получилось недешево.
Она вложила в ресторан все свои сбережения, надеясь на лучшее, а наверное – и молясь о лучшем. К сожалению, вышло по-другому. Кто знает, почему разоряются рестораны? В нем была вкусная еда и нормальные цены, хорошее место, всегда много пешеходов, но люди не хотели там есть.
Я заглядывал в ресторан несколько раз в неделю и подружился с хозяйкой. Она оказалась приятной женщиной. На моих глазах ресторан медленно увядал. Бывало так, что, пока я ел, туда заглядывали всего два или три человека. А иногда и вообще никто.
Постепенно она взяла в привычку подолгу смотреть на дверь. Сидела среди пустых столов за пустым столом, смотрела на дверь и ждала посетителей, которые так и не приходили.
Она жаловалась мне.
– Не понимаю, – говорила она. – Такой хороший ресторан. Столько народу ходит мимо. Просто не понимаю.
Я тоже не понимал и, пока ел, становился ее тенью – так же смотрел на дверь, надеясь, что посетители придут.
Она повесила на окно огромную табличку ОТКРЫТО. Но поздно – уже ничего не могло помочь. На несколько месяцев я уехал в Японию. А когда вернулся, ресторан был закрыт. Ее время кончилось – пока она смотрела на дверь, та заросла паутиной.
Я не видел ее почти два года, затем в один прекрасный день мы столкнулись на улице. Поздоровались, она спросила, как у меня дела; я ответил, что хорошо, и она сказала, что у нее тоже.
– Вы ведь знаете, я закрыла ресторан, – добавила она.
Затем отвернулась и махнула рукой вдоль улицы, туда, где в двух кварталах от нас, ломая безликость всего района, выступала вперед неоновая вывеска. Она сообщала, что ниже находится похоронное бюро «Адамс и Уайт».
– С тех пор, как закрылся ресторан, я работаю у Адамса и Уайта, – сказала женщина, голос ее звучал совсем безнадежно, и вдруг она показалась мне маленькой испуганной девочкой, которая, едва проснувшись от страшного сна, торопится пересказать его, пока видение живо настолько, что дитя не может отличить его от реальности.
Пауки в доме
Осень. Пауки в доме. Они пришли перед холодами. Они пришли на зимовку. Я не возражаю. На улице холодно. Я люблю пауков и рад им. В моей книге им самое место. Я всегда любил пауков, даже когда был маленьким. Боялся других – мальчишек, например, а пауков не боялся.
Почему?
Не знаю – потому что вот так вот. Может, в прошлой жизни я сам был пауком. А может, и нет. Кому какое дело? За окном воет ветер, а паукам в моем доме тепло. Кому они мешают? Будь я мухой, может, и задумался бы, но раз