Признания новобрачного. Ванесса Келли
на свет Гриффина и одно время дружил с его матерью. Они разделяли неприязнь к отцу Гриффина, герцогу Камберленду, младшему брату принца-регента. Доминик ненавидел герцога за то, что тот совратил мать Гриффина, когда девушке едва исполнилось четырнадцать лет, а Гриффин ненавидел и презирал его за то, что высокородный аристократ не признал сына и не проявил никакого интереса к девочке, которой сломал жизнь.
Не то чтобы Гриффин желал его признания. Но это не мешало ему ненавидеть ублюдка. И отвращение к герцогу, которое он разделял с Домиником, больше, чем что-либо другое, укрепило связь между ними на долгие годы.
– Но чей он? – спросил Доминик.
– Понятия не имею. – Гриффин знаком предложил Мэдлин подойти ближе, чтобы Доминик мог лучше рассмотреть малыша.
Когда она остановилась между ними, осторожно покачивая спящего мальчика, у Гриффина неожиданно защемило сердце. Ощущение было новым, необычным, и мужчина недовольно нахмурился.
Он давно отказался от нежных эмоций, усвоив, что от них бывает только вред. Насколько ему известно, симпатия – худшая из эмоций. Она напоминала о жалости. Преданность – вот что он понимал, ценил и всячески старался поддерживать в своих людях. Он заботился о них, был внимателен к их нуждам. Но ему не нужно было чувствовать к ним привязанность. Требовалось лишь понимать их, обеспечивать всем необходимым и требовать от них преданности. Эта философия служила верой и правдой уже много лет, и он не собирался ничего менять.
Однако этот брошенный малыш что-то изменил в душе Гриффина, напомнил о вещах, о которых он уже давно забыл. О которых лучше и не вспоминать.
– У него есть имя? – тихо спросил Доминик, отогнув уголок одеяла, чтобы рассмотреть личико спящего крошки. Мэдлин тоже опустила глаза, и ее губы изогнулись в нежной улыбке. Ее глаза светились любовью, и впервые это чувство не имело ничего общего с присутствием сэра Доминика.
– Стивен, – буркнул Гриффин, чувствуя себя совершенно не в своей тарелке.
Сэр Доминик поднял взгляд и очень удивился, заметив беспокойство Гриффина. Нет, парень явно не имел ничего общего с младенцем.
– А фамилия у этого Стивена есть?
Гриффин уставился на Доминика в упор.
– Неужели ты считаешь, что я бы так настойчиво требовал твоего августейшего присутствия, если бы знал его фамилию? Ты так и не понял, что все, связанное с этим ребенком, окружено тайной?
Доминик несколько мгновений молча смотрел на него, потом повернулся к Мэдлин и мило улыбнулся.
– Миссис Ривз, окажите любезность, принесите мне кофе. Похоже, на решение этой загадки потребуется какое-то время, а кофе хорошо активизирует мыслительный процесс.
Гриффин нахмурился. Он впервые заметил, что Доминик выглядит очень усталым: черты лица заострились, глаза казались ввалившимися. Гриффин не мог не задаться вопросом, что его беспокоит. Раньше этот человек не выказывал слабости ни при каких обстоятельствах.
Мэдлин кивнула.
– Конечно. Унести ребенка?
– Вы