#РОМЕОИДЖУЛЬЕТТА В ДВУХТЫСЯЧНЫХ 43 секунды любви. Винченцо Инченцо
к жизни. Толпа вокруг меня становилась все ближе. Последующие удары усиливались с истерической жестокостью, но я уже не слышал их, теперь я был глух к своему кричащему телу; в конце дортуара я увидел молодого иезуита со скрещенными руками в перчатках, возможно, надеющегося на кровь причем, что каждый удар будет последним. Я позаимствовал его взгляд, чтобы выглянуть из себя и отчаянно пытаться отстраниться от этой боли и печали.
У меня несколько дней держалась высокая температура. Внимание педагогов и психологов всё плотнее охватывало меня, меня систематически допрашивали, давали дополнительные задания и часы, наблюдали за мной. Но пока все следили за моей спиной, я также чувствовал себя защищенным от возможного возмездия со стороны Тебальдо и его друзей, от зла и дьявола. Как и в этот момент, дьявол не продвигался вперёд.
Я выглядываю наружу; твои окна закрыты. Где будешь ты, моя Джульетта, которая не знает, что она моя.
До того, как ты появилась в моих сорока трех секундах свободы, я боролся изо всех сил, чтобы не быть раздавленным, пока у меня не выросли крылья, те крылья, которые теперь позволяют мне взлететь на твой балкон.
Ты не представляешь, сколько жизни я придумал, чтобы не умереть.
Каракули, вздох, рифма. Они не были просто наивной сатирой. Полёт начался без моего ведома.
Неосознанно я восстанавливал жизнь. Жизнь, возникающая из немыслимого, из безумной перспективы, как луна в «Белой странице» Магритта, которая выходит перед деревом, а не за ним, на естественном месте небесного фона.
Эти несколько секунд, в течение которых жесткий диск обрабатывает и выводит информацию на монитор, стали временем для небольших забот о моем здоровье: ложка меда, немного гибкости, благотворный массаж третьего глаза, той точки в середине лба, та часть моего тела, которую ласкала Розалина.
Розалина была молодой матерью с чувственных и бедных пляжей Бразилии. Она была репатриирована, как и все нежелательные люди. Она также была нежеланной, предназначенной для бесконечного путешествия всех тех, чья родная культура была стерта Системой и отринута новой культурой.
Как Монтекки и Капулетти Система разделила нас на одобренных и отвергнутых.
Я встретил её в первый же вечер, когда покинул школу-интернат. Мученичество после стольких лет закончилось.
Моя диссертация по анатомическим трактатам Декарта стала концом утомительного и нежелательного путешествия; от классических медицинских текстов Галена, Мондино, Авиценны вплоть до самых смелых современных теорий, мышцы, нервы, кровеносные сосуды, органы, связи и подвижность были моим хлебом насущным.
Я знал всё о человеческом теле и ничего не знал о себе.
На протяжении многих лет в беспокойстве, которое поддерживало меня, я прятал в набивке матраса все мои творческие амбиции: рисунки, музыкальные идеи, стихи.
Они узнали и сожгли всё.
Ворота колледжа медленно закрылись за мной, скрипнув всеми своими ржавыми шарнирами, и я оказался