Жизнь, Живи!. Евгений Владимирович Кузнецов
всё ново! И просто. И понятно.
–– Не я!
Почему я должен думать о деньгах – пусть деньги думают обо мне!
–– Тогда уж… хуже некуда!..
…В состоянии таком зашёл к приятелю моему университетскому – ныне профессору и прочее и прочее.
Пили кофе. Было взаимно удовлетворительно. Впрочем, я часто, наверно, употреблял слово "роман"… Так что было даже по-былому, по-студенчески оптимистично.
И тут он, Герман, сказал… нечто.
–– Давай я тебе буду платить.
–– То есть?
–– Лично.
–– Признаться, я…
Признаться: я не был готов, что сказать…
–– Сколько тебе нужно?
Тут я нашёлся:
–– Год.
–– Итак. Я даю тебе деньги. Но… ежемесячно. Энную сумму. Разумеется, для меня посильную. А ты в этот срок пишешь свой роман.
–– Не пишу, а напишу.
–– Зная тебя, убеждён.
Я подумал о его семье…
Но сказал так:
–– Писать я уже начал.
–– Хорошо, хорошо.
Он достал из его кармана его портмоне.
Я чуть опьянел от случайности…
Зачем-то на его столе появился чистый… стандартный… лист чистой бумаги.
Нечто странное появилось на нём… Контур… Человеческий?..
Герман чертил привычно, правильно.
Провёл по контуру ось вертикальную.
–– Вот точки. Энергетические. Всего их семь. Чем выше, тем интеллектуальнее. Нижняя напротив копчика.
Я тут уж понял… что происходит… в замеченной мною теперь действительности…
–– Самая верхняя точка – над макушкой головы. Она бывает только у святых.
Реальность же, которой не было – о которой, то есть, он не знал-то – была такова:
–– Я, твой давнишний, о тебе всячески осведомлённый и к тебе всегда доброжелательный друг вузовский, а на сей день доктор философии и завкафедрой, как никто понимаю – понимаю: говорить человеку пьющему о пьянстве – значит бередить ему и без того больную душу, попросту – толкать его к винному прилавку!.. Тем более, говорить это человеку чувствительному и характерному! Да бывшему-то следователю!.. Да признанному-то писателю!..
Герман, объясняя, "чьи" это точки, все жирнее округлял их… шариковой-то авторучкой…
–– У поэтов, например, и вообще у художников действуют только нижние три-четыре точки.
Впрочем, я ведь закалённый: валяюсь в снегу и так далее…
Прощаясь, сцепились кистями рук и глазами.
Я постарался показаться мудрым:
–– Я ни разу в жизни не был на больничном.
…О деньгах ещё заметил: больше всего нервирует невозвращённый долг…
–– Мне, мне невозвращённый!..
При этом я думаю… вовсе не о деньгах.
В том-то и дело.
–– Дело моей, кстати, жизни!
Но не буду об этом… пока.
Да! Да! – Потому-то всё как бы, как бы забываю, что ведь когда-то, студентом, я был всегда командиром, меня выбирали, тех самых стройотрядов, у тех шабашников – всегда бригадиром… что тогда, так давно-то,