Воскресные охотники. Юмористические рассказы о похождениях столичных подгородных охотников. Николай Лейкин
спросил доктор.
– Ну, об этом-то что же корреспондировать. Тут просто совпадение… Тетерев и заяц… Но я вас спрашиваю: кто бы не смутился?
– Случай удивительный…
– Именно удивительный. Курьез, совсем курьез. Но лисица… О лисице я непременно в охотничью газету письмо напишу. Ну, тут я рассердился, плюнул и вернулся в избу, – закончил плешивый человек. – Который теперь час?
– Да уж скоро три.
– Эк я спал-то. Ведь я часа два с половиной отмахал. О-хо-хо-хо.
Плешивый человек зевнул.
Егерь Холоднов внес шипящую яичницу на сковородке. Охотники стали присаживаться к столу. Доктор отвинчивал стаканчик у своей фляжки. Охотник, одетый тирольским стрелком, говорил егерю:
– Холоднов! Ты подай нам бутылку мадеры-то, которую я привез.
Петр Михайлыч
На дворе охотничьей сборной избы сидит егерь – старик в высоких заплатанных сапогах и с физиономиею николаевского солдата: подстриженные седые усы, слившиеся с бакенбардами, и пробритый когда-то, но заросший щетиной подбородок. На нем казакин, очень ветхий, и рыжая войлочная шапка, покрывшаяся местами слоем сала с приставшей к нему пылью. Он сидит на крылечке избы, пригнувшись к коленкам, положив на них локти, и покуривает трубку-носогрейку, беспрестанно сплевывая. Утро, часов семь. Перед ним стоит мужик в жилетке поверх рубахи и в замасленном картузе.
– Ты мне все-таки скажи, – говорит мужик егерю, – поедет он сегодня обратно на железную дорогу или не поедет. Я к тому спрашиваю, что у меня лошадь на лугу и, ежели поедет, то я должен ее ловить.
– Где же ехать, коли еще и не охотился! Зачем же тогда было приезжать к нам? – отвечал егерь. – Вот велел разбудить себя утречком, чтобы идти со мной на охоту, – третий раз его бужу, не встает и даже дерется. – Тс… И вчера, стало быть, не ходил?..
– Где ходить, коли без задних ног… Тут такое пиршество было, что упаси бог. Пришли семинаристы с погоста, пели кантаты, ну, и утрамбовался. Раков варили, грибы жарили, уха была. Мальчишка из кабака уж таскал, таскал пиво, да и устал таскать.
– Поповских детей поил?
– И поповских, и дьяконских, и дьячковских. Всех поил. Соседские мужики приходили, бабы – и им подносил.
Мужик с сожалением прищелкнул языком и сказал:
– Скажи на милость, а я и не знал. Вот незадача-то! Пришел бы я, так, пожалуй, и мне поднес бы…
– В лучшем виде поднес бы. Тут он чухонца поймал, который раков вез, купил у него раков и его напоил. Ребятишки, что грибы принесли, и те были пьяны.
– Оплошал я, оплошал. И который раз так. Я жерди лавочнику возил. И дернула меня нелегкая жерди возить! Ах ты, пропади он совсем! Да ведь кто ж его знал, что он загуляет! Я думал, что он на охоте, по лесу бродит.
– Ведь уж всегда он так.
– Да ведь два дня. Я думал, что он день отгулял да и на охоту.
– Осенью раз на порошу по зайцам приехал, так четыре дня гулял и все не мог остановиться. Так из избы и не выходил. Напьется – спать, проснется – опять пить. Баню тогда даже для него топили, чтоб хмель выпарить и с чистым