Воскресные охотники. Юмористические рассказы о похождениях столичных подгородных охотников. Николай Лейкин
очень избалован стал.
– Не тебе осуждать. Ты, брат, сам избалован.
– Одначе я не ворую.
– Врешь. У Коромыслова щенка украл.
– Так ведь это я не для себя, а для Валентина Павлыча. А для Валентина Павлыча я не токмо что щенка – ребенка уворую. Очень уж господин хороший. Два рублика мне за щенка-то пожертвовал. То есть верите, Алексей Павлыч, до чего ноне народ избалован! Тут вот у нас в четырнадцати верстах мужик Давыдка Еж есть. Еж он по прозванию. Так за двадцать четыре рубля жену свою барину-охотнику продал. Тот так и увез ее в Питер. Теперь у него в Питере живет и в браслетках щеголяет.
– Скоро ли куропатки?
– Да уж наведу. Будьте покойны. И такие, сударь, выводки, что вы вот из этого самого серебряного стаканчика два раза мне поднесете за них. С чем у вас ноне фляжка, Алексей Павлыч?
– С березовкой, – отвечал барин.
– Чудесная водка, пользительная. Кустик вот сейчас на бугорке выбрать, на пеньке присесть – первый сорт. Жену свою продать! Ах ты господи! Ну, нешто не баловство это? Оттого тут у нас и хлебопашество всякое упало. Катушкина знаете? Кривой такой. Ноне и не сеял. Дочь отпустил в куфарки, сыновья в извоз ездят – тем и питается. А уж и пьет же!..
– Да ведь и ты не сеял.
– Я? Я дело другое. Я егерь. Зачем мне сеять? Я от господ питаюсь. Меня господа прокормят. Стаканчик поднесут, колбаски с булочкой дадут на закуску – вот я и жив. Да и не стоит сеять-то ноне, ваше благородие, будем говорить так. Вот я свои полоски старосте за девять рублей сдал и прав. Чего мне? Старуха моя брусникой да грибами заработает. Корье ноне ее звали драть – и то не пошла… «Чего, – я говорю, – ты, дура, не идешь? Ступай! По крайности мужу на вино заработаешь». – «Нет, – говорит, – Панкрат Семеныч, будете вы и от господ сыты…» Вот старуха у меня обленилась, это точно. Она набаловалась – это действительно. В праздник без сороковки обедать не садится. Я-то по праздникам все с господами на охоте, так ее и поучить хорошенько некому – вот через это и избаловалась. Прежде она у меня и сеяла, и картошку сажала, а теперь вот что ты хочешь! «Зачем, – говорит, – Панкрат, нам сеять? Сдаем мы за тридцать рублей в лето избу господам-охотникам – вот мы и живы…»
– Смотри. Что это? – прошептал барин.
– Кажись, куропатка, – тихо отвечал Панкрат.
Собака замерла и делала стойку. Пауза. Раздался выстрел, за ним другой, наконец третий. Оба промахнулись. Птица захлопала крыльями и виднелась между голыми деревцами.
– Заряжайте скорей, Алексей Павлыч, заряжайте, – говорил Панкрат.
Барин вложил патрон, но было уже поздно. Стал заряжать свое тульское ружьишко и Панкрат.
– Какая досада! – говорил барин. – Какой тетерев здоровый был.
– Не обижайтесь, Алексей Павлыч, сейчас на куропаток наведу, – утешал его Панкрат. – Дождик-то только вот разве что начался. Ах, уж и погода же нынче! Передохнуть дождь не дает. Только выглянет солнышко – смотришь, опять скрылось за тучу и зарядил дождь. Ведь вот весь мокрый иду. Вот кабы теперь да из фляжечки