Воскресные охотники. Юмористические рассказы о похождениях столичных подгородных охотников. Николай Лейкин
от евонной рыжей суки, так заходил к ней. Бикштес изжарила и сразу полдюжину пива выставила. «Тятенька, кушайте, тятенька, закусите». Нет, она хоть и набаловавшись, а почтительная. Три рубля потом на дорогу мне дала, слова не сказала. Живет она у барина по кухарочной части, а ежели будем рассуждать так, то на манер как бы в воспитальницах. Пошла она меня провожать на железную дорогу, вырядилась, так я думал, что барыня. Ей-богу. Сзади это у ней во как оттопырившись.
– Где же выводки-то? Где куропатки? – перебил Панкрата барин.
– А вот сейчас. Уж я наведу, наведу вас, Алексей Павлыч, имейте только терпение. Одно вот, что дождь, а куропатка, она дождя не любит. Эх, дождь-то зачастил! А ведь вы, барин, промокли, – сказал Панкрат.
– Да. Но что же из этого?
– И я-то промок. Конечно, мы к этому привычны, но главная штука та, что куропатка дождя боится. Зря идем. Лучше переждать дождик. Переждать и пообсушиться. Вон сторожка стоит. Тут можно.
– Знаю, знаю, к чему ты подговариваешься, – пробормотал барин.
– Эх, ваша милость! Нам бы только господам угодить, потому мы обязаны указать такое место, где господин обсушиться может. А здесь в сторожке сторожиха вашей милости и самовар поставит, и все эдакое.
Панкрат наклонился к уху барина и шепнул:
– Здешняя сторожиха и коньяк для господ охотников держит. Право слово, держит. Привозят им его, а они для господ…
Барин улыбнулся:
– Веди, веди к ней. Что уж с тобой делать!
– Да я не для себя. Видит Бог, для господ.
Панкрат посвистал собаку и повел барина к почернелой сторожке, выглядывавшей из-за молодых деревьев.
А дождь так и сеял, как сквозь сито.
В пригородных местах
– Ты что же, хлебопашество-то уж совсем бросил?
– Какое, вашескоблагородие, у нас тут хлебопашество! Посеешь с Божьим благословением зерно, а уродится, прости господи, с позволения сказать… Да что тут! И говорить не стоит!
Тщедушный мужичонка с красными, воспаленными глазами и с плюгавенькой бородкой травками махнул рукой, потом затянулся окурком папиросы и сплюнул сквозь зубы длинной слюной. Одет он был в линючую ситцевую рубаху, замасленную жилетку без пуговиц, на голове имел коломянковую грязную фуражку, а босые ноги его были облечены в старые резиновые калоши.
– Что ж, земля у вас очень плоха? – спросил охотник, тучный пожилой мужчина в приличном охотничьем наряде, сидевший на кочке и отиравший красным фуляром обильный пот, катящийся с его лба.
– Земля-то? – переспросил мужичонка. – Да не то чтобы она была плоха, а навозу нет… А без навозу сами знаете… Да и не то чтобы навозу совсем не было, а нет, не стоит пригородному мужику с хлебопашеством вязаться. Хлопот не стоит.
– Стало быть, твой надел под лугом?
– Зачем ему быть под лугом! Я его арендателю за восемь рублей сдаю.
– А ему-то все-таки стоит вязаться?
– Ну, он мещанин. Он дело