Время жёлтых мангысов. Блез Анжелюс
урожай и скалит свою ненасытную волчью пасть, – так часто думала про себя она и при этом наслаждалась одной, только ей известной, правотой в этом вопросе. Впрочем, с ней об этом и так никто не дискутировал.
Была ли у Авздотьи семья и дети? Автор не может ответить на этот вопрос однозначно, так как не знает точно, но надеется, что нет, так как понятно даже самому отсталому буряту, лишенному какого-либо понимания насчёт вечного противоборства добра и зла, что такая семья была бы воистину несчастной и проживала бы в тягчайших условиях вечного невроза и глубокой мистической паранойи.
Здесь, право, стоит на мгновение остановиться и пойти путём метафор и иносказаний, к чему были склоны наши далёкие предки, нашедшие когда-то свой тихий и безопасный Эдем за прочными монастырскими стенами в горных массивах Лигурии и Пьемонта, сразу после окончательного падения Римской империи, которую историографы именовали великой.
Бывают такие острые камни, которые лежат в русле реки и тщательно сопротивляются отдаться силе и влиянию мощного водного течения, но в конечном счёте, спустя тысячелетия, они превращаются в валуны, обтекаемые и круглые, поддавшиеся водной стихии, которая изменила их форму.
Так и Авздотья, в начале проявляла попытки с некоей долей критики относится к своему увлечению смертью и потусторонней романтикой, пока невидимые силы с той стороны нашей реальности не прибрали её к своим рукам окончательно.
Видимо, был в чём-то прав тёмный германский философ, породивший из небытия в этот мир Заратустру и изрёкший следующую мысль – «Когда долго смотришь во тьму, то рано или поздно тьма сама начинает смотреть в тебя».
Авздотье нравилось смотреть во тьму, в кромешный мрак некрофилических бездн. Она находила в этом успокоительную усладу и почти буддистскую медитацию. Она была в этом сильна и величественна словно английская королева Мария Стюарт, когда-то упивающаяся кровью и стенаниями своих невинных жертв.
Разум Авздотьи никак не мог понять людей, которые предпочитали отдых на берегу реки, в парке или поход в театр, например, посещению какого-нибудь старого кладбища, где столетние мертвецы громоздились поверх двухсотлетних, а те в свою очередь подвергали гнёту сверху совсем уж ветхих допотопных покойников, давно уже превратившихся в глину и песок.
Сколько элегии было в этих кладбищенских прогулках, сколько особого наслаждения было в чтении надгробных текстов, которые открывали для страждущего и пытливого ума такие поэтические глубины, на которые не способна не одна книга, разве что, кроме «Тёмных аллей» Ивана Бунина.
Эта книга являлась для Авздотьи своеобразной библией для меланхоликов и духовных страдальцев всех мастей, особенно восхитительное повествование «Часовня» в конце книги, которое она наизусть повторяла всякий раз, оказавшись на кладбище:
«В синем море неба островами стоят кое-где белые прекрасные облака, тёплый ветер с поля несёт сладкий запах цветущей ржи. И чем жарче и