Из штрафников в разведку. Александр Терентьев
открытая платформа с установленной на ней турелью счетверенной зенитно-пулеметной установки – стволы станковых «максимов» молча смотрели в небо и внушали уважение своей солидностью.
В одной из теплушек на нарах, наспех сколоченных из грубого горбыля, маялся и штрафник Миронов, вместе со всеми считая дни, проведенные в пути, и прикидывая, сколько еще осталось до фронта. Фронт Алексея не пугал – наоборот, хотелось уже побыстрее прибыть на место и заняться настоящим делом.
Маршевая рота, именовавшаяся «особой», была сформирована в небольшом городке где-то западнее Омска. Как и в случае с Мироновым, направленные в штрафные роты прибывали на сборный пункт под конвоем. Команда для отправки набралась довольно быстро. Дальше было все просто: поздний вечер, теплушки на запасных путях и команда «По вагонам!».
Штрафников сопровождала небольшая группа вооруженных красноармейцев во главе со старшим лейтенантом. Правда, «сопровождение» больше напоминало самый обычный конвой, поскольку основная задача, поставленная старлею командованием, звучала примерно так: «До пункта следования доставить всех до единого! И не дай бог, если кто из них в побег уйдет, – все под трибунал пойдете!»
Старший лейтенант, вероятно, трибунала не очень-то и опасался, поскольку большую часть пути просто спал в отгороженном для караула закутке. Полученный под роспись ящик с личными делами осужденных, именными списками, копиями приговоров и приказов старлей затолкал под нары и благополучно о нем забыл – до самого прибытия в пункт назначения.
Народ в теплушке подобрался довольно разношерстный, хотя большинство составляли простые красноармейцы, проштрафившиеся где-то и в чем-то. Кто в чем – спрашивать было как-то не принято. Ну, провинился боец, командование сочло, что надо ему искупить свой грех в штрафной роте, – дело, в общем-то, вполне житейское. Война для всех не веселый санаторий на берегу теплого моря. И пуля немецкая – что для образцового красноармейца, что для штрафника – одинакова. Так что в окопах на передовой, считай, все перед смертью равны.
Единственным исключением были несколько человек из числа бывших заключенных. Каждый из них, как выяснилось, изъявил добровольное желание вместо отсидки в лагере отправиться на фронт. Причины, вероятно, у каждого были свои, но все бывшие зэки клятвенно заверяли, что горят огромнейшим желанием искупить перед Родиной все прежние грехи и «хорошенько вломить этим поганым гансам!».
Зэки держались особняком, в разговоры почти ни с кем не вступали и тем более не конфликтовали. Кучковались вокруг старшего, по лагерной привычке уважительно называя его «Серым», иногда играли в карты, вполголоса переговаривались о чем-то своем. О чем, понять было не так и просто, поскольку большая часть слов остальным попутчикам была мало понятна или вовсе неизвестна. Выделялся разве что молодой парень, которого зэки называли Валетом, – весь какой-то дерганый и нервный. Любимым занятием Валета были весьма своеобразные прогулки по узкому проходу между рядами деревянных