Сталинские соколы. Возмездие с небес. Станислав Сапрыкин
по корпусу бомбардировщика.
Начав маневрировать, я обнаружил, что Хейнкель стал неуправляемым. Никаких усилий на руле не хватало, не только чтобы отклонить самолет в сторону, но чтобы удерживать его просто в горизонтальном полете. Несмотря на выкрученные триммеры, Хейнкель начало затягивать в пикирование. Поняв, что больше не контролирую машину, я посмотрел на высотомер – менее шестисот метров, медлить нельзя, так можно бороться и до самой земли. Я скомандовал экипажу «покидание» и, привстав, потянувшись за ручку, сбросил аварийный люк. Последнее что я видел, выбираясь наружу, это как Мильх открыл свой аварийный люк и приготовился нырнуть вниз. Мы переглянулись, выражение его лица напоминало человека, собирающегося прыгнуть в ледяную прорубь, наверное, и моя физиономия имела вид не героический, но смеяться друг над другом времени не было. Неуправляемая машина, несмотря на отклоненные полностью триммеры, продолжала опускать нос, увеличивая скорость пикирования. Первый раз в жизни я вынужденно покидал самолет. Неуклюже выбравшись из пилотской кабины, я прополз почти до кабины верхнего стрелка, Шперлле был еще на месте, мы оба скатились на заднюю кромку левого крыла. Скользя на масляном пятне, я съехал назад и оказался в свободном падении. Парашют раскрылся не сразу, нервно выкручивая стропы, наконец, добившись полного раскрытия купола, я смог осмотреться. В воздухе было еще три оранжевых парашюта, а где остальные?
Мы приземлились недалеко от Черного моря, почти на пляже, в нескольких сотнях метров от упавшего самолета и пошли навстречу друг другу. Нас было трое. я, Мильх и Шперлле. Мы обнялись, как люди, только что удачно избежавшие смерти, и направились на поиски стрелков. Фукс лежал лицом вниз рядом с погасшим куполом, он не двигался. Мильх перевернул товарища на спину, он был мертв. Большая лужа крови под телом и раскрывшийся парашют свидетельствовали о том, что нижний стрелок был смертельно ранен еще в самолете, из последних сил он смог покинуть падающую машину, но тут же умер от ран и потери крови.
Майера нигде не было. Шокированные смертью товарища, прошедшего с нами год войны, мы молча дошли до останков самолета. Тело бортового стрелка находилось внутри покореженного фюзеляжа, он был мертв, причем пулевые ранения подтверждали, что шансов на спасение у него не было. Русский истребитель убил двух стрелков еще в самолете. А ведь полчаса назад все были живы, и я закономерно считал сегодняшний вылет самым удачным с момента нашего прибытия на Восточный фронт. Подобранные тыловыми частями, мы были направлены в расположение своей группы.
30.05. Ваш Herzblatt!
В момент приземления я сильно ушиб обе ноги, но почувствовал это только утром следующего дня, когда еле смог подняться с кровати. Осмотрев мои ноги, хирург заверил, что боль скоро пройдет, дав мне легкую дозу кокаина.
Мы похоронили товарищей с болью и скорбью. Когда экипажи не возвращаются совсем, еще есть надежда, что они