Святитель Лука (Войно-Ясенецкий). Отсутствует
на машинке листочков – оказали на прихожан значительно большее влияние, чем газетные заклинания партийных пропагандистов и живоцерковников. В ГПУ поняли: владыку Луку надо как можно скорее выслать за пределы Туркестана.
Архиепископ Лука вспоминал: «В 11 часов вечера – стук в наружную дверь, обыск и первый мой арест. Я простился с детьми и Софией Сергеевной и в первый раз вошел в «черный ворон», – как называли автомобиль ГПУ. Так положено было начало одиннадцати годам моих тюрем и ссылок. Четверо моих детей остались на попечении Софии Сергеевны. Ее и детей выгнали из моей квартиры главного врача и поселили в небольшой каморке, где они могли поместиться только потому, что дети сделали нары, и каморка стала двухэтажной. Однако Софию Сергеевну не выгнали со службы, она получала два червонца в месяц и на них кормилась с детьми». [1, с. 39.]
Епископа Луку посадили в подвал ГПУ. Первый допрос был совершенно нелепым: спрашивали о знакомстве с совершенно неведомыми людьми, о сообществе с оренбургскими казаками, о которых он, конечно, ничего не знал.
Однажды ночью епископа Луку вызвали на допрос, продолжавшийся часа два. Его вел очень крупный чекист, который впоследствии занимал видную должность в московском ГПУ. «Он допрашивал меня о моих политических взглядах и моем отношении к советской власти. Услышав, что я всегда был демократом, он поставил вопрос ребром: «Так кто же вы – друг наш или враг наш?» Я ответил: «И друг ваш и враг ваш, если бы я не был христианином, то, вероятно, стал бы коммунистом. Но вы воздвигли гонение на христианство, и потому, конечно, я не друг ваш, – вспоминал владыка, – меня на время оставили в покое и из подвала перевели в другое, более свободное помещение. Меня держали в наскоро приспособленном под тюрьму ГПУ большом дворе с окружающими его постройками. На дальнейших допросах мне предъявляли вздорные обвинения в сношениях с оренбургскими казаками и другие выдуманные обвинения». [1, с. 39, 40.]
В то же время владыку Луку обвиняли в связях с англичанами, которые он осуществлял якобы через турецкую границу. Рассказывая об этом, владыка с улыбкой заметил: «Я не мог быть участником казачьего заговора и деятелем международного шпионажа по двум причинам: во-первых, это противоречило моим убеждениям, а во-вторых, чекисты утверждали, что и на Кавказе, и на Урале я действовал одновременно. Все мои попытки объяснить им, что для одного человека это физически невозможно, ни к чему не приводили». [1, с. 118.]
В годы своего священства и работы главным врачом ташкентской больницы владыка не переставал писать свои «Очерки гнойной хирургии», которые хотел издать двумя частями.
«Чрезвычайно тяжелый путь сельского хирурга-самоучки, который мне пришлось пройти, научил меня весьма многому, чем хотелось бы теперь, на склоне моей хирургической деятельности, поделиться с молодыми товарищами, чтобы облегчить их трудные задачи» [1, с. 114.], – писал будущий владыка Лука в предисловии к первому изданию своей уникальной монографии, ставшей настольной книгой врачей.
Медики