Бежит к рассвету река. Олег Александрович Сабанов
экран, она оттолкнула меня и убежала на кухню. Усевшись в кресло, я слушал приглушённые звуки разговора, не пытаясь сложить их в слова, а слова во фразы, просто наблюдая, как секундная стрелка на часах неумолимо обегает круг, роняя минуту жизни в общую могилу прошлого. Вернувшись в комнату, Лида подошла к окну, взглянула на машину, и коротко сказала:
– Поехали.
– Сегодня я популярен. Не успел с одной своей казни удрать, как на другую пора.
– Сестрёнка объявилась. Встречусь с ней, потом отвезёшь меня, куда скажу, и будешь свободен. Совсем.
– Верится с трудом, но что не сделаешь ради свободы.
Хотя какая к чёрту свобода? Моё унылое прозябание проще было назвать пожизненным отбыванием в колонии общего режима с маленькими сомнительными радостями. Но если непреложная истина в том, что я режиссёр и продюсер своего образа мира, то, как мне воспользоваться таким привилегированным положением и переформатировать абсурдную трагедию жизни в относительно беззаботное и радостное бытие? Ответ пришёл ко мне, откуда не ждал. Точнее сказать, я и стал ответом, осознав, как в моём воображении рождаются и исчезают все тела и объекты в неустанном хороводе форм. Я видел, как быстро увядает, сморщивается и усыхает нежный образ Лиды, превращаясь в туго обтянутый кожей скелет, рассыпающийся в прах. Я видел себя от рождения до смерти, видел возведение родного города, его упадок, снос домов, прорастание новостроек, неведомую архитектуру будущего и её молниеносное уничтожение. Мне стала понятна, как никогда, быстротечность времени и зыбкая основа всех и вся. Но самое потрясающее в этом прозрении было то, что я умиротворённо, без печали и страха, взирал на распад собственного тела, к которому был привязан долгие годы, которое и считал всегда собой. Было лишь радостное понимание неколебимости своей сути, отражающей подобно зеркалу всё происходящее и при этом остающейся невовлечённой и всеобъемлющей. Её можно было назвать единым источником, принимающим образ не только мой, но всех существ и объектов. Понимание этого коренного единства с окружающими меня формами моментально сменило подозрительную враждебность на любящую доброту ко всему живому.
Посмотрев Лиде в глаза и, узнав в их глубине самого себя, я сказал:
– Постараюсь помочь тебе, дорогой друг!
– Ты трезвый или где? – изумлённо взглянула она на меня исподлобья, завязывая шнурки на кроссовках.
В её руках шуршал неизвестно откуда взявшийся полиэтиленовый пакет. Мы спустились на лифте вниз, удостоверились в том, что сумка находится в багажнике, сели в машину и выехали со двора.
Не успел я притормозить у кинотеатра «Спутник», как Лида выскочила из автомобиля и побежала к стоящей у яркой афиши девушке, прижимая пакет к груди. В воздухе кружил листопад, покрывая землю жёлтым, багряным, бурым, зелёным, будто чья-то невидимая рука щедро разбрасывала с облаков разноцветное конфети. Посреди осеннего буйства красок меня уже не существовало как обособленной личности. Я стал листьями, ветром, пространством, целой вселенной, где страдали, любили, умирали, рождались, плакали, смеялись, скучали,