Бельведер. Дмитрий Дмитриевич Пирьян
Никак не ожидал, что эта баба – из «кольта». Тяжела же машина. Бабе таким пяти-линейным калибром палить не с руки. Ей бы какой скрытный или дамский пистоль.
– Убила?!
– Не-а… Переплыл по воде, бес. Взобрался на пирс и по другой стороне стрекачом сбежал. Да куда там было бабе из «кольта» попасть?.. А может, и убила бы, но урядники подоспели. И два филёра. Откуда они тут возьмись?.. И не пойму. Заломили ей руки и свели в участок.
Прихватов заметил скособоченного в правой стороне Тарасова. Видать же, в будочниках не задаром ел свой хлеб, примечал окрест высокие должностные чины и признавал на расстоянии даже без мундиров.
Уважительно вытянулся во фрунт, приветствовал начальство:
– Желаю вам здравствовать, господин исправник!
– И тебе не хворать, Павел Сидорович, – ответил Игнатий Васильевич и поинтересовался: – А чего это вы тут?
– Так вот, значит, знакомцу случай рассказываю, – объяснил Прихватов, обернулся…
А знакомца того уже и след простыл.
– Вот же пропасть! – всплеснул руками городовой. – Ну что за люди нынче пошли? Как заприметят полицейское благородие, так сразу и тикают без оглядки. А вот к нам, к урядникам, у них всё же доверие имеется.
– Кто же это был? – спросил Тарасов.
– Максим Ельников, – ответил городовой. – Паспорт у него я давеча проверял. Студент.
– Странно, – смутился Тарасов. – Я принял его за мастерового.
– Прикидывается, – выказал смекалку городовой. – Рядится мастеровым. Это у них фасон такой. Проживает он в доходных домах где-то у Нарвской заставы. Точнее доложить не могу-с.
– Что означает: «у них фасон»?
– В пролетария рядятся. Шутиха такая. Этот Максимка как-то бахвалился своим вроде как хождением в народ. Говорил, что в их кругах такое жизненное кредо. – Прихватов виновато хмыкнул: – Не могу знать, что оно за кредо такое, но не иначе как смутьян. Я давно за ним приглядываю.
– А тут он чего? – неспешно выпытывал городового Игнатий Васильевич.
– Так вы, как я приметил, уже всё и слышали, – хитро прищурился городовой. – Шибко он недавним случаем интересовался. Расспрашивал, что да как. Видать, не без разницы ему эта политическая баба.
– С чего ты решил, что она политическая? – удивился Тарасов. – Сам же ему гутарiл[10], что она за любовником гналась.
– Брехал, – растянулся самодовольной улыбкой Прихватов. – Заманивал, увлекал, зубы заговаривал. А вдруг, думаю, и он о чём сболтнёт, чего я не ведаю? А баба факт – политическая. Она же бумажки разбрасывала, когда ей шпики руки крутили. А в них так и вписано: «Земля и Воля! Долой царя!..» Видать, у неё задание такое было. Они же, эти политические, так себя ведут: люди всякие рассказывали, что смутьяны эти, где и когда в кружок тайком соберутся, так сразу друг дружке задания разной важности поручают. Вот, значит, ей и досталось бумажки бросать.
– Так отчего же она гналась за этим?.. Стреляла зачем?.. Вполне могла разбросать свои бумажки безо всякого шума и скандала. Дюже много могла сделать, да и не
Говорил (