Секс в СССР, или Веселая жизнь. Юрий Поляков
там старались быть в курсе умонастроений нервной писательской массы. Стенограмму партсобрания прозаиков я для обработки разделил на три равные части и распределил между сотрудниками. Маша свой кусок – 360 строк – сдала еще вчера. Боба после нагоняя принес и стыдливо протянул мне четыре неполных листочка, а Торможенко с презрением бросил на стол всего две страницы.
– Не понял? У нас под собрание почти три полосы. Больше тысячи строк и плюс фотографии, так ведь, Борис Львович?
– Да. Снимки засланы. Я уже все начертил! – объявил ответсек таким тоном, будто макет – это монумент из бронзы.
– Ребята, вы оборзели! – заорал я так, словно подобная история случилась впервые.
– Экселенс, пойми: они там полную хрень несли – выбрать совсем нечего, – пожаловался Крыков. – Одна вода!
– Других писателей у меня для тебя, Роберт Леонидович, нет.
– Понял, не дурак. Долью!
– Долей! И поучись у Маши, как это делается.
– А можно я поучусь у нее после работы?
– Можно, если умеешь чинить краны, – кокетливо разрешила Синезубка и мстительно глянула на ответсека, побуревшего от ревности.
Вообще-то Боба был прав. На собрании за редким случаем несут разную чепуху, но понимаешь это не сразу. Сидишь иной раз в зале, слушаешь выступления, даже хлопаешь оратору, мятущемуся на трибуне, а потом прочтешь расшифровку и ахнешь: ну ни о чем! Однако полосы все равно заполнять надо.
– Толя, ты охренел? – возмутился я, швыряя Торможенко его две бумажки. – Это же сто двадцать строк, а надо триста шестьдесят!
– Они все говорили одно и то же, – свысока объяснил гений.
– Это твои проблемы.
– Если надо, могу вставить про то, как Усачев обозвал Гехта «климактерическим кликушей», а Гехт сказал, что новый усачевский роман – это «домотканая диарея».
– Как?
– Домотканая…
– Фи! – поморщилась Маша.
– А по-моему, смелый и яркий образ! – сквитался Макетсон.
– Не надо нам таких смелых образов! – отмел я. – Через два часа сдать недостающие строки! А пока то, что есть, отнести на машинку! Что у нас еще?
– Юбиляры. Список готов. На третью полосу, – доложил ответсек.
– Хорошо.
– Есть еще информашка о выступлении писателей на заводе «Серп и молот».
– Как называется?
– «В рабочий полдень».
– Банально. Есть такая передача на радио. Лучше назвать «В ритме станков».
– Очень оригинально! – вздохнула Синезубка.
– Еще в загоне давно киснет репортаж про поэтический десант в Нечерноземье. «Рифмы посевной», – донес Макетсон.
– Почему так долго лежит? Какая посевная? Уборочная почти уже закончилась.
– Так ведь десант возглавлял Золотуев. До того, как его сняли. Он же и текст написал.
– Сколько строк?
– Сто пятьдесят.
– М-да. Назовем «Рифмы отдыхающего поля». Время года из текста убрать! Золотуева – в общий перечень участников, а подпишем…
– Фагин! – подсказал