Княжья воля. Александр Бубенников
Образец напугал тем, что ты намереваешься взять меня под стражу… Так пустяки – списались… Ни о чём серьёзном, Боже упаси, против государя… А второй раз после наушничества Образцова… Когда я чуть было в Литву к королю не побежал спасаться от брата-государя, оковать меня вздумавшего, по словам дурака-боярина, поверившего шутнику Татищеву… – Он попытался улыбнуться, но улыбка вышла какая-то жалкая, тухлая. – …От шуточки шута этого скабрёзного… Мунта Татищева… которому чуть язык за то в задницу не засунули… я лыжи в Литву навострил… Но одумался, к тебе для выяснения обстоятельств явился, головой рискуя… Помнишь?
Государь снова сокрушенно покачал головой и перепросил всё тем же спокойным голосом:
– Помню, брат, помню… Как такое не помнить…А больше с Михаилом Тверским не сносился?..
И вдруг Андрей Большой сознался самому себе, что он чуть ли не поклялся брату-государю, нет, уже поклялся, – что таких сношений было два. С ужасом и страшным сердцебиением внутри и сотрясением всех своих поджилок признался прежде всего самому себе – а ведь на самом деле сношений было гораздо больше с тех пор, когда Михаил Тверской приезжал к нему в Можайск и говорил с ним о скрепления их тайного союза против государя. Неспроста укорил брата государь вопросом… Укорил, как ударил, почуяв фальшь в словах брата…Как после таких слов можно верить, вообще. разговаривать дальше, когда всё было: и переманка государевых людей на свою сторону, и сеяние подозрений к государю, и близость к кругу людей, плетущих заговоры против государя… Но ведь пока не было ничего существенного, опасного для брата, так всё – дым, туман, пустое…
И так вдруг захотелось Андрею Большому хоть чем-то тоже укорить государя. Открыв ему глаза на недостойное поведение его супруги, надутой от собственного величия царевны греческой Софьи в деле с тверским приданым князя Бориса Александровича Тверского, подаренном первой супруге государя Марии, впоследствии с его, Ивана, ведома отравленной. Так захотелось устыдить и усовестить братом и его неправым деянием, и корыстолюбием великой княгини Софьи, опустившейся до презренного подлога с тверским узорочьем отравленной соперницы на своём династическом пути…
«Черт возьми, Иван сейчас заставит меня оправдываться, запутает меня и выведет на чистую воду, докажет, что не дважды, а многажды я сносился с Михаилом Тверским и королем Казимиром, то востря лыжи в Литву, а то готовясь выступить с ними в союзе и заговоре изнутри земель русских… И хитрый старший брат, пользуясь своим положением более сильного, заставит меня ловчить или каяться в содеянном, загнав меня в ловушку злокозненного грешника, которого он когда-то простил… А я на его прощение ответил новой изменой тайной – переманкой людей, сношением с его врагами, плетением заговоров, пусть пока эфемерных, туманных… Только пусть теперь он передо мной оправдывается, передо мной, грешником, которого он сгноить хотел… А сейчас прямо за этим столом он заставит меня каяться в отступничестве, как заставил меня