Когда улетают скрипки. Мария Фомальгаут
на умершего, которого мне показали полицейские. Я никак не мог увидеть в этом обезображенном теле Кимберли, хоть какой-то намек на Кимберли.
– Что вы можете сказать?
Я развел руками. Я не мог ничего сказать, глядя на останки, пролежавшие где-то никак не меньше месяца.
– Может быть, телефон что-нибудь скажет?
Я вздрогнул.
– С каких это пор стали учитываться показания телефонов?
– Ну что же делать… если люди не способны дать ответ.
Я молча проглотил обиду, сейчас было не до того, чтобы качать права. Белл опустился мне на плечо, я даже вздрогнул, когда он впился в меня коготками. Белл пригляделся к останкам, повертел трубкой, наконец, вздохнул.
– Да… это он.
И бросился на то, что когда-то было человеком. Мне казалось, он сейчас заплачет.
– Ваше имя?
– Уаттерс…
– Я спрашивал имя, а не фамилию, – следователь смотрел на меня так, будто я был виноват во всех вселенских грехах, и всемирный потоп тоже был моих рук делом.
– Джеймс.
– Фамилия?
– Я говорил…
– Фамилия! – гаркнул следователь, и я понял, что дела мои плохи.
– Уаттерс.
– Через даблью?
– Да.
– Где вы находились в ночь убийства?
Мне показалось, что я ослышался.
– К-какого убийства?
– Где вы находились, когда убили Кимберли?
– А… к-когда его убили? Какого числа?
– То есть, вы не отрицаете, что он был именно убит?
– Я не понимаю… – я решил говорить начистоту, – вы подозреваете, что это я убил Кимберли?
– Вы единственный, у кого были мотивы сделать это.
– Мотивы? Позвольте поинтересоваться, какие же?
– Вы разве не в курсе, что согласно завещанию вы остаетесь единственным наследником половины дома?
Мне показалось, что я ослышался. Это было слишком… неуместно. То есть, мы давно уже записали дом друг на друга за неимением других знакомых или родственников. Но я как-то напрочь забыл об этом, не вспоминал до сего момента.
Это было слишком неуместно… здесь.
– Так вы думаете, что я…
– Мы не думаем. Так где вы, говорите, были в ту ночь?
– В какую?
Следователь посмотрел на меня так, будто хотел сжечь взглядом.
– Где. Вы. Были. В. Ту. Ночь.
– Дома.
– Что вы делали?
– Я спал.
– Кто может подтвердить это?
– Н-никто.
– Хорошо. Вы… свободны. Когда будет нужно, мы вас позовем.
Я почувствовал, как земля уходит у меня из-под ног. Дело принимало скверный оборот, очень скверный. В сердцах я даже подумал о том, чтобы отказаться от половины дома – но тут же спохватился. Пускать в дом незнакомых постояльцев мне не очень-то и хотелось.
Неделю спустя вечером я услышал стук в окно. То есть, в мое окно и раньше стучали – опадающие листья, холодный ветер, моросящий дождь – предвестник