Птицы в небе. Татьяна Тихонова
что у него появилась новая натурщица.
– Такой бутончик! Не поверишь, краснеет, когда оголяет грудь, – француз масляно улыбался, – боюсь представить, что будет, если я её попрошу раздеться совсем!
Игнатьев тогда скептически хмыкнул.
К тому времени Игнатьев в мастерской у Поля стал постоянным гостем, увлёкшись бронзовой скульптурой. Поль попросил его помочь в отливке деталей, узнав, что Игнатьев имеет опыт в плавлении золота. А потом Игнатьев и вовсе поселился здесь, всерьёз занявшись протезом старика Дорофеева.
Тогда отношения с отцом совсем разладились, и оказалось проще уйти из дома. Сюда и ушёл, заняв комнату, что поменьше. Комнаты были проходные. Все три соединялись плохо запирающимися дверями.
И однажды, распахнув дверь, к Дмитрию влетела полуголая девица с пунцовыми щеками, прижимавшая к груди платье и явно искавшая глазами место, где бы спрятаться. Игнатьев сидел на полу с бронзовой голенью, стоявшей на не очень удачно получившейся в тот раз ступне. Он в который раз пытался сделать подвижное соединение ступни с пальцами, у него не получалось, приходилось признать, что лучше оставить так, ведь деревянные протезы вообще не имели ступни.
Скользнув взглядом по лицу девушки, торчавшим из-за скомканного платья грудям, по белым подштаникам, переходившим в лиф, сброшенный до пояса, удивившись пунцовым щекам – здесь такие редко встретишь – он перевёл взгляд на бронзовую отливку.
– Вы что-то ищете, сударыня? – спросил он, не глядя на существо с пунцовыми щеками.
– Поль… – пробормотала она, краснея ещё больше, – просил меня подождать здесь. Его жена…
– Жена? – брови Игнатьева поползли вверх, и он с трудом удержался от того, чтобы посмотреть на девицу.
– Да, его жена не любит, когда Поль приглашает натурщиц, – девушка по-прежнему комкала в руках платье, потом, спохватившись, принялась одеваться.
– Да что вы говорите, неужели не любит, – пробормотал Игнатьев, пытаясь не расхохотаться.
Посматривая на босые ноги гостьи, он увидел, как юбки платья заколыхались веером вокруг них. И встал. Сложив руки на груди, Игнатьев уставился на девушку. Щёки её немного начали остывать. Сама же она пыталась собрать распушившиеся волосы. Тёмные глаза её лихорадочно горели. Платье было расстёгнуто у самого верха, а в зубах торчала шпилька.
– Кто у нас сегодня жена? – спросил Игнатьев.
Девица бесила его бесцеремонностью и этим несоответствующим ей стыдливым румянцем. Он понял, что это и есть тот самый «бутончик». Либо она глупа безнадёжно, и тогда сама виновата в том, что с ней происходит сейчас. Либо наивна, что порой означает одно и то же.
– Фиби, – придерживая шпильку губой, ответила девица.
И тут до неё, похоже, стало доходить то, о чём её спросили на самом деле. Она опять покраснела. А Игнатьев расхохотался.
– Что? Что вы хотите этим сказать? – опустив руки, она прижала их к губам.
– Ничего.
Он отвернулся, потеряв к ней