Дела семейные. Рохинтон Мистри
она в чужой стране?»
К тому времени как мистер Рангараджан закончил гипсовать ногу, его фартук и руки по самые локти были белы, как у пекаря. Наримана увезли на каталке в мужскую палату.
Позже к нему снова зашел доктор.
– Как вы себя чувствуете, профессор Вакиль? – спросил он, нащупывая пульс.
– Запястье у меня в порядке. Проблема с лодыжкой.
Доктор Тарапоре улыбнулся, довольный: давно известная профессорская саркастичность не убыла, несмотря на страдания. Хороший признак. Доктор, которому недавно перевалило за сорок, был студентом Наримана Вакиля, задолго до того, как профессор стал его пациентом. Их свело принудительное кормление английским, курс которого сделали обязательным для студентов всех негуманитарных факультетов в первые два года обучения в колледже.
Однако вчерашняя встреча с профессором Вакилем на фоне голых больничных стен лишила Тарапоре покоя. И сегодня с самого утра его обуревали странные чувства – ностальгия, грусть, сожаление о потерянном времени, об упущенных возможностях, – и он не мог понять причину этих человеческих реакций.
И еще – в уме преуспевающего врача неотвязно звучали строки из «Сказания о Старом Мореходе». Сам изумившись, запутавшийся медик начал читать стихи, которые когда-то Нариман заставлял учить своих студентов:
Вот Старый Мореход. Из тьмы Вонзил он в Гостя взгляд. «Кто ты? Чего тебе, старик? Твои глаза горят!»[4]
Нариман нахмурился. Он впервые заметил, что у Тарапоре довольно длинные волосы – врачи обычно так не стригутся, это была бы нормальная прическа, если бы он в рекламе работал…
Появился палатный бой с погромыхивающей тележкой, которую он покатил между кроватями. Молоденький парнишка делал свое дело споро и динамично. Ставил вымытые утки под кровати с аккуратностью, свидетельствующей о желании навести порядок. Бой. Тех, что выполняют эту работу в женских палатах, называют нянечками. Айями. «Айя присматривает за детьми, – думал Нариман. – Собственно, так здесь и воспринимают стариков и больных».
Доктор Тарапоре сосчитал пульс, сделал пометку в истории болезни и продекламировал еще строку:
– «И держит цепкою рукой…»
– Извините, доктор. Зачем вы мне Кольриджа читаете? Я бы куда охотней выслушал ваш прогноз по поводу моего перелома.
Доктор Тарапоре смутился, как школьник:
– Сам не знаю, сэр, почему мне вспомнились ваши лекции в колледже. Мне очень нравились ваши лекции, я до сих пор помню «Старого Морехода» и «Кристабель». И все рассказы Э. М. Форстера из «Небесного омнибуса», которые мы учили.
– Не морочьте мне голову. У меня болезнь Паркинсона, а не Альцгеймера, я тоже помню эти лекции: аудитория, в которую набились две с лишним сотни негуманитарных буянов, они шумят и свистят, стараются своими инфантильными выходками произвести впечатление на десяток девушек, затесавшихся среди парней.
Доктор покраснел:
– Это университетское начальство виновато: оценки
Перевод В. Левина.