Желанный царь. Лидия Чарская
не оставит.
Последние слова юноша произнес быстро и чуть слышно, скрываясь за зеленой зарослью старых берез. Но тем не менее их услышала Настя, и яркое воспоминание прожгло ее мысли.
Этот голос! Она его узнала! Он тоже говорил о царевиче Димитрии там, за тыном, на дворе Чудова монастыря… Тоже поминал, как и сейчас, убитого царевича, ровно живого, ровно воскресшего из мертвых! Что за диво такое? Что за наваж дение?
– Постой! Погоди! – хотела крикнуть Настя, хотела позвать, удержать незнакомца, заставить объяснить ей его темные слова. Но он уже был далеко.
– Постой! Вернись! – крикнула она, напрягая свой и без того звонкий голос. Но вместо стройной фигуры рыжекудрого юноши пред ней предстала сгорбленная фигура Сергеича.
– Кликала, боярышня? Испужалась, небось? Да и как не испужаться! Ровно из-под земли Гришка, подлюга, вырос. Меня, старика, с ног едва не сшиб! Так и тебя чего доброго испужал, непутевый.
– Какой такой Гришка? – проронила изумленная Настя.
– Да Григорий, что у нас в дворовых мальчишках ходил… Челядинец меньшой. Наш боярин еще Феодор Никитич, государь-батюшка, его от князя Черкасского взял… Опосля по письменному делу пустили… Грамотей был Гришка, и служкой монастырским по грамотейной части его поставили. А таперича Гришка и у владыки в Чудовом монастыре не ужился. Убег что ли аль по добру чернецкую рясу скинул… Непоседа он, шатун! Рыжий такой с бородавками! Нешто не помнишь?
– Помню! Помню, Сергеич, – почти в голос крикнула Настя, осененная мгновенной зарницей воспоминания.
И, действительно, вспомнила, как лет 6–8 тому назад, когда она была еще ребенком, на Романовском подворье служил у ее старшего брата рыжий мальчик, дикий, смелый и разбиравший грамоту лучше другого взрослого человека.
И чужой разговор, чужая тайна, подслушанная ею за тыном, на дворе Чудового монастыря, добавила и пояснила это воспоминанье.
– Но откуда же эта удаль, эта смелость, эта гордая осанка в лице простого челядинца? Откуда, наконец, у него этот богатый тельник, усыпанный самоцветными камнями? А его речи? А упоминание о царевиче Димитрии? Его странная просьба? Его необычайные слова?
Настя терялась в догадках. Тайна сгущалась, плетя свои пестрые узоры над головой девушки. И пленительна, и жутка была эта тайна.
– Феде-брату сказать беспременно все надо! Нынче же надо! Без отложки! Как вернется с ловов, в тот же час! – решила девушка и, к немалому огорчению разохотившихся погулять на воле детей и взрослых спутниц, заторопила всех ехать обратно, на подворье, домой…
IX
Когда дети с Настей и челядью вернулись на подворье, в воротах романовских хором их каптана встретилась со щегольским охотничьим поездом Феодора Никитича, его брата Михаила и их друзей.
– Тятя! Тятя! – закричали Таня и Миша, высовываясь из окна каптаны и протягивая ручонки отцу.
– Вот они где, гулены! – со смехом произнес Феодор Никитич, улыбаясь им и кивая. Гнедой аргамак ходуном ходил под осанистым щеголеватым