Истории Юрия Иваныча. Николай Шамрин
замахал руками. Потом, мол, не мешай. Наконец, он продолжил:
– Ну, так вот… Жили мы, скрывать не буду, в достатке. И хотя землица ничего кроме картошки и ржи не родила, но рыбка во все времена поморов выручала. Недаром у нас говаривали: «Морем живём – морем кормимся». Семья у нас и по тем меркам большая была. А как иначе? Не выжить по-другому. Старшие братья, которые женатые, со своими семьями нераздельно жили, в отцовом доме. Сообща на промысел ходили, сообща карбас и снасти ладили для мурманского промысла. Я к работе с детства приучен был, как шесть лет исполнилось, так отцу и стал помогать. Закон такой в наших краях. Всё вместе делали, вот только батюшка меня на Мурман не брал. Старшие с ним ходили. – Юрий Иваныч замолчал, немного подумал и достал папиросу из мятой пачки. – Вот, курю. В деревне мало кто куревом баловался. Да и я не дитём начал. Ладно, бросать уже поздновато. Я крепким пацаном уродился. К десяти годам ростом уже старших братьев почти догнал. Вот батюшка меня к кузнецу и определил. Посоветовался с мамушкой и говорит: мол, нечего тебе в Мурмане делать, я там со старшими управлюсь. А кузнецкое дело завсегда пригодится. Перечить нельзя. Отец слово своё сказал, значит надо исполнять. Работал я поначалу в подмастерьях, а через пару годков молотобойцем стал. Так и жили мы в своём укладе, покуда власть не решила колхоз из артели устроить.
Я решился прервать монолог соседа:
– Чего ж тут плохого? Вместе ведь лучше.
Юрий Иваныч с сомнением посмотрел мне в лицо:
– Это верно. Только я до сих пор понять не могу, чем власти артель помешала? – немного помолчав, вздохнул и продолжил, – наверное, потому не понимаю, что грамоте по-настоящему не обучен. Писать-читать ещё мать научила, а дале, только тюрьма и война в учителях значились. Ну и вот, посмотрел батя на безобразия, что в деревне творятся и говорит: «Езжай-ка сынок, в Архангельск. На завод устроишься, поработаешь, обживёшься, а там видно будет». Уезжать мне не хотелось, девятнадцатый годок мне шёл, уже и невесту присмотрел, но против воли отца идти не решился. Вот так я и стал городским. Да не на пользу мне эта жизнь городская пошла. Приняли меня на лесозавод № 3, сначала разнорабочим, затем, после обучения, к станку определили. Жил я в общежитии, вроде всё нормально. Помаленьку и деревню забывать стал. Отец, правда, писал, что с колхозом ничего не получилось и домой звал, но я уже сам не захотел возвращаться. Пообвык в городе-то. И всё бы ничего, да к вину я пристрастился. Дома-то, пьянство не в чести было. Да и не было у нас в деревне пьяниц. А здесь, что делать после смены? Вот всяк по-разному и развлекался. Кто в клуб бегал, а я в пивную. Так помаленьку и прихватил меня змий зелёный. Пришёл я как-то с похмелья в цех. Ну, мастер и давай на меня орать обидными словами. Мне, дураку, промолчать бы, да он по «матушке» нехорошо прошёлся. Сцепились с ним не шутейно, мастер, лом хватает и на меня замахивается. При чём на полном серьёзе. У меня в руках топор был, для дела. Вот я с испугу-то и врезал ему обухом промеж глаз. Так я свой срок и схлопотал. За убийство.
Я смотрел на