Бабье лето любимой жены. Часть III. Людмила Волынская
автомобилей – все это было наполнено присутствием одного-единственного человека, с которым всего несколько минут назад свела ее судьба. На сердце было так легко, как не было до этого долгие годы. Все так же плавно кружились невесомые снежинки, но это были уже другие снежинки – они слетали с небес в мир, в котором жил этот почти незнакомый ей человек. Лизе вдруг так захотелось почувствовать их мягкое прикосновение, что она невольно подставила им ладонь.
2
Пожалуй, именно с того дня Лиза почувствовала, что жизнь ее повернула в новое русло, словно судьбе надоело удерживать ее в тихой заводи, и она отпустила поводья, лениво наблюдая за тем, что изо всего этого получится.
Вернувшись домой, Лиза вывела на прогулку Малыша, до такой степени ей хотелось продлить это ощущение легкости и новизны, уменьшающееся дома до еле ощутимых размеров. Проходя мимо зеркала в передней, она то и дело гляделась в него. Когда она в последний раз переживала из-за своей внешности? Должно быть, еще в той, прошлой жизни.
«Себя не обмануть», – думала она, внимательно рассматривая свое отражение в зеркале. Закрученный узел седых волос, потухший взгляд, плотно сомкнутые губы, темные тени под глазами… «Необратимый процесс», – с сожалением вздыхала она, ища подаренный Люсей восстановитель для волос и заброшенную за ненадобностью импортную косметику. Обследовав свой гардероб, она выбрала пару подходящих вещей (чтобы не выглядеть тусклым пятном на фоне цветущей молодости).
«Ну такое,… – скисла она, глядя на плоды своих стараний, – серая мышка в старых одежках». И около полуночи, словно боясь, как бы мечты ее окончательно не превратились в тыкву, а сама она – в старую крысу, она отправилась на боковую.
В первую неделю своей работы Лиза поняла, что, заняв здесь скромное место посудомойки, она стала частью единого целого, которое составляли не только хозяин, управляющий и официантки, но и охранники (по совместительству – гардеробщики и вышибалы), музыканты, а также уборщица. Оно было чем-то вроде живого организма. Ни на одной из предыдущих работ этого не было.
В доме Сергея Петровича главенствовала его семья, которая и представляла собой единственный полноправный организм. Остальные беспрекословно подчинялись ему.
На рынке и того проще – там в огромном котле, в ежедневно замешиваемом вареве товарно-денежных отношений каждый варился сам по себе. Разве что для удобства процесса выстраивались кратковременные связи, вроде: хозяин – продавец.
Здесь же все было по-другому. Главенствующей руки хозяина почти не ощущалось. По утрам, не глядя по сторонам, коротко кивая при встрече, он с озабоченным видом проходил к себе в кабинет. Говорил он коротко, тихо, подавляя работников уже одним своим присутствием. Андрей появлялся здесь по утрам нечасто. Убедившись, что все в порядке и расспросив, не надо ли чего, он подолгу здесь не задерживался.
С первых же дней внимание ее привлекла к себе уборщица Клавдия Васильевна, женщина шестидесяти лет. Несловоохотливая, неприметная, она добросовестно исполняла свою работу.