Волшебная книга судьбы. Валери Тонг Куонг
Сначала меня неприятно кольнуло, что самоубийство девушки (или двух) семнадцати-восемнадцати лет – недостаточное событие для первой полосы местной газеты. Но потом я вспомнила, что однажды сказала мне Алиса, когда я жаловалась на свои невзгоды.
– Что ты себе думаешь, Мина? Ты вправду считаешь, что удары судьбы не касаются буржуа? У нас молчат, вот и все. Обманывают, ловчат, воруют, страдают и умирают, но все молча и с улыбкой. Never complain, never explain[1].
Я еще сомневалась, и она предложила мне странную игру: мы составили список всех трагедий, происходивших в жилом комплексе «Гвоздики». Для начала мой случай (неизвестный отец и мать-алкоголичка, скончавшаяся в тридцать три года), затем мой сосед, садовник, чья жена умерла в родах, и женщина, которая думала, что выиграла в лотерею, но обнаружила, что ее сын купил конфет вместо билета, – после этого она ни с кем не разговаривала и лихорадочно заполняла клеточки, но больше не играла. С тех пор, как закрылся сталелитейный завод, каждый третий житель был безработным. Судебные исполнители приходили регулярно, а заболевших от асбеста уже не считали. Наконец, комплекс построили на месте старого карьера. Тогдашний мэр, подписавший разрешение на строительство в обмен на солидный куш, сидел за решеткой; но что с того, если дома трескались один за другим и ничего нельзя было с этим поделать?
– Все? Теперь моя очередь, – сказала Алиса. – В Мулене красота, тишь и гладь только с виду. Но я знаю семью, в которой мать ушла и не вернулась, узнав в сорок лет, что она приемыш. Есть нотариус, женатый на своей кузине, из-за кровного родства у них родились двое проблемных детей, их крики слышны порой на весь квартал. Директриса больницы сидит на лекарствах, а сын инженера потерял восьмилетнего ребенка – тот утонул в собственном бассейне. Об изменах ходит столько слухов, что мне ночи не хватит пересказать их все. Половина жителей сидят на антидепрессантах, и большинство тратит на психоаналитиков больше, чем на отпуска, от которых они не получают удовольствия, потому что всегда мечтают о том, чего не могут себе позволить. Десяток домов выставлены на продажу после краха на бирже – но не продаются, хотя и потеряли половину цены: кто захочет вкладываться в район, где все прогнило и не утешает даже климат? Продолжать?
На бумаге выходило поровну, я была вынуждена это признать. Но если уж быть несчастным, то лучше все же богатым, чем бедным, разве нет?
– Гм, не скажи, – возразила Алиса. – Главный критерий, тот, что все меняет, – другой. Сравнение ничего не даст.
– Ладно, хорошо, тогда что это за пресловутый критерий?
Но на этот вопрос (а я задавала его ей регулярно) Алиса так и не ответила. Она молчала, а поскольку властной была даже в молчании, мне оставалось лишь смириться.
Теперь, стоя перед кафе, я говорила себе, что надо было настаивать, что слишком много фраз Алиса так и не закончила, слишком много осталось пробелов, а вот теперь все пропало, тайна погибла под колесами локомотива скоростного поезда.
Праздный бармен наблюдал за мной сквозь стекло, вытирая чашки. Худой парень лет двадцати с тонкими усиками,
Никогда не жалуйся, никогда не объясняй (