Любовь & Война. Мелисса де ла Круз
тяжелеющее с каждым шагом. Внезапная смена погоды принесла холодный ветер и дождь, а вместе с ними и короткую передышку от жары, но даже она была сведена на нет тем, что теперь приходилось шагать в промокшей одежде по грязным дорогам, которые превращались в настоящие реки глины под ударами сотен сапог.
Некоторые солдаты пытались облегчить свою ношу, снимая треуголки и мундиры и закрепляя их на ранцах, но Алекс приказал снова надеть их. Как человек, сам пробивающий себе путь, он знал, как важна внешность. Он по-прежнему застегивал латунные пуговицы мундира снизу доверху и плотно надевал на голову треуголку. Если ты выглядишь как часть целого, тебя будут считать частью целого, а он хотел, чтобы даже слухи о продвижении Континентальной армии произносились с благоговением, а не с насмешкой. Дойдут ли они до генерала Вашингтона или генерала Корнуоллиса, не имело значения, все должно быть просто блестяще. В конце концов, он не просто вел солдат на битву. Он шел к славе, к своему месту в истории.
«Я так горжусь тобой», – написала Элиза в своем последнем письме, когда узнала новости о его назначении. Его храбрая Бетси, главной причиной гнева которой стало то, что он скрыл от нее свои намерения, вместо того чтобы разделить с ней свои мечты о славе. «Я вернусь к тебе, любовь моя. Я обещаю», – написал он в ответ.
Алекс ехал на своем прекрасном гнедом жеребце, окрещенном Мепкиным в честь друга, который подарил его. Пусть ему как офицеру не полагался ранец, десять часов в седле, хоть и с перерывами на перекус, превращали ноги в желе, и к тому же он умудрился натереть себе такие места, о которых не хотел даже вспоминать. Но стоило армии сделать привал на ночь, он отказывался от места в хижине или на ферме, реквизированной на ночь, уступая его тому из солдат, у которого замечал признаки лихорадки или другой болезни во время дневного перехода. А сам он спал под открытым небом, рядом с простыми солдатами.
По утрам он умывался ледяной колодезной водой из ведра, брился сухим лезвием и надевал мундир, стараясь как следует разгладить морщинки. Он обходил своих солдат, пока те завтракали, расспрашивая об их мозолях и ожогах и сообщая любые новости об их родных городах, поступившие ему за ночь. Сам он съедал лишь пару кусочков вяленой говядины или оленины с сухарем, и то устроившись верхом на лошади, когда начинался дневной переход.
Никто не говорил ему делать этого, и сам он, определенно, ни разу не видел, чтобы генерал Вашингтон делал нечто подобное. Вашингтон вдохновлял своей горделивостью, аурой недостижимого величия. Он был выше шести футов ростом, почти достиг пятидесятилетия и, наконец, был богатым землевладельцем: ему это легко удавалось. Алексу же едва исполнилось двадцать, и он был безымянным сиротой из Вест-Индии. Если он хотел от своих людей уважения и верности, то добиться этого должен был заботой о них, как о людях и солдатах. Поэтому он никогда не отдал бы приказа, который мог бы быть опасен для них, не обдумав сначала, сколько людских жизней будет зависеть от его решения.
Через семнадцать дней на марше один из его людей, рядовой Бакстер, оступился в дорожной колее