Лечение водой. Евгений Москвин
И ты знаешь… мне кажется, когда-нибудь ты полюбишь меня…
Тотчас в трубке слышится нечто, вроде испуганного, пораженного вдоха… так реагируют на страшную новость.
– Я не знаю… возможно… – произносит Оля со смущенным, робким благоговением.
– Мы встретимся завтра? – вдруг совершенно спокойно спрашивает Костя. И воображает, будто уверенно, по-мужски смотрит на нее сверху вниз.
– Конечно… вечером…
Он кладет трубку… «Боже мой, что я сказал?.. Я сказал «полюбишь»…
Ну а что я, собственно, такого сказал? Я ведь и не имел в виду… нет? Нет. Но она-то!.. Она-то как отреагировала!»
Лампа над столом отбрасывает световое пятно, такое четкое в центре, до рези в глазах, и сама лампа… из-под ее «колпака» выглядывает ярчайший краешек лампочки.
От отворенной форточки уже так холодно в комнате… Костя подходит, чтобы закрыть… «Очень неотчетливо смогу описать, где какая вещь… очень приблизительно…»
Костя думает об Олином вдохе в конце разговора. «Пораженно… Она так вздохнула… от неожиданности? – он опять вспоминает… – Нет, здесь не только это! Здесь что-то еще!.. То письмо полгода назад! Слова про подругу, про Юлю!»
Ее ящик я тебе не дам, она не ездит к малознакомым людям.
«Да! Да!! Оля всегда была моей тайной воздыхательницей и теперь наконец-таки дождалась!» Наконец-то дождалась! – наконец-то…
Он тотчас ощущает взлет мужского самолюбия и волшебное, затаенное торжество. Пафос, пафос – и о как хорошо ему в ошалело жарком, усталом перевозбуждении! Азарт! «Она дождалась, дождалась – что мы стали общаться! Всегда была моей воздыхательницей, тайной! Хе-хе!»
Как заведенный расхаживает, расхаживает и пальцами кривит в затаенном восторге.
Включил верхний свет.
«Я спросил, почему она больше не хочет ходить в студию…»
Мне это совершенно неинтересно. И скучно.
«Это так странно… словно она имела в виду под этим что-то еще – я это почувствовал! Да, да! Неинтересно, неинтересно… она ведь, по-моему, это даже как-то с нажимом сказала! Будто явно скрывает настоящую причину. Рассчитывая на умение читать между строк! А может…»
Левашов что-то напрягает в голове – стараясь вспомнить…
«Неинтересно… причем здесь это слово? Ведь то, что там случилось…»
Уртицкий булькал и подпрыгивал.
«Олино лицо! Она щерилась от ярости – да, конечно, дело не в том, что ей неинтересно!..
Да, она сказала это без нажима… Но все равно старается скрыть настоящую причину!»
Не-ин-те-ресно… не-ин-те-ре-сно.
Вы эго-ист, эго-ист… так хоть другим мозги-то не парьте!
«Я должен встречаться с Ирой… должен, я должен… они мне еще указывать будут – вы посмотрите! Не-ин-те-ресно – нет, Оля сказала с нажимом. Конечно, она хотела, чтоб я понял, что… Да-а-а-а!!
Конечно, все дело только в том, что ей было больно, когда меня так опускали…» – он решается, наконец, произнести это про себя.
И подпрыгивания Уртицкого – в голове… Веселая боль –