Передышка в Барбусе. Юрий Никитин
этот раз жаба не шарахалась от него, а сжалась в комочек и зажмурилась. Мрак потыкался в нее носом, даже лизнул и, вздохнув, уселся рядом. Жаба приоткрыла один глаз, другой, вытянула мордочку, принюхиваясь, и очень медленно, лапка за лапку, стала придвигаться к нему. Мрак так же медленно и осторожно протянул к ней морду и тихонечко подтолкнул к разбросанной одежде. Неловко сложил на портки пояс, кое-как завязал в узел, до чего же лапы неумелее рук, взял в пасть и понесся легкими волчьими прыжками. Если кто и увидит волка с узлом в пасти, то подумает, что зверь украл ребенка, как случается нередко. Эка невидаль! На бегу мелькнула мысль, что проще бы сперва связать узел, а потом задом о землю. Но хорошая мысля приходит опосля, кто-то умен сразу, а вот он – как все нормальные люди…
На этот раз он разгреб камни у входа, которым пользовались с бедным Агиляром, протиснулся вовнутрь и снова задвинул камнями вход. Жаба наконец утихомирилась в мешке, он бежал по ходу уже быстрее, помня каждый поворот.
В его роскошной спальне все так же пусто, а кресло по-прежнему торчит ножкой в дверном засове. Мрак поставил его на место, жабу вытряхнул на ковер. Сонная, она широко зевнула, начала осматриваться.
Мрак сбросил тряпье, поискал, куда бы спрятать, приподнял одной рукой массивное ложе, пусть хранится там, вон сколько пыли, явно туда не заглядывают. Его роскошная тцарская роба раскинула рукава тут же на полу. Он небрежно накинул ее на плечи, полез на ложе, с наслаждением вытянул сладко гудящие ноги. Судя по светлеющему небу за окном, уже начинается рассвет. И хотя во дворце наверняка спят долго, здесь все приспосабливается к прихотям одного человека, но поспать всласть не удастся…
Он укрылся роскошным одеялом и прислушался. Спать не хотелось, такая уж суть человека-оборотня: пока бегает в волчьей личине – человечья спит. И наоборот. Так что сна ни в одном глазу, он лежал и слушал голоса со двора, там уже начинают просыпаться, из-за двери иногда доносится приглушенное звяканье железа, это стражи коротают ночь за игрой в кости. Но со двора голоса громче, напористее, он узнал бодрый голос булочника, что вынужденно проснулся в такую рань, орет на подручных, снова тесто не так замесили, передержали, вот опять хлеб получится недостаточно пышный, а во дворце все такие привередливые…
Ему отвечали сразу два голоса, виноватые, но не признающие себя виновными, как везде ведется: то филин всю ночь ухал, а это к несчастью, то хвостатая звезда по небу пролетела, а значит – тесто не подойдет, молоко скиснет, а редька не уродится вовсе.
Заскрипел ворот колодца, под самой стеной прогрохотала по булыжникам тяжело груженная телега. Мрак попытался по запаху поймать, что везут, но не сумел, даже огорчился: всего часок во дворце, а уже нюх притупляется, больно много здесь слишком сильных запахов.
Потом появился еще один, Мрак вычленил голос сильного мужчины средних лет, матерого, но с больным желудком. Этот интересовался, как прошла ночь, никто ли не замечен из посторонних, что слышно из дворца, правда ли, что на звездочета кто-то напал в прошлую ночь, или же только слухи.